Неотразимое чудовище - Светлана Алешина

Она снова потянулась к сигарете и, закурив, посмотрела в окно, где яркое синее солнце пыталось доказать нам, что в этой жизни нет места никакому мраку.

Нет места, например, «эгильотам» госпожи Аббасовой. И нет места топору, обрушившемуся на Машину светлую голову.

И «боли, которой не видел свет», которая плывет из глаз Игоря Воронцова.

Но солнце, увы, ошибалось. Все это было — и оставлять это так я не хотела.

* * *

— Знаете, как странно все получилось? Сначала мы как бы пребывали в эйфории — вот, смотрите, мы победили! Мы построили этот дом, мы выстояли перед криками и воплями — «проклятые феминистки!». Нашими противницами зачастую оказывались сами женщины — парадокс заключался в том, что даже те, которые к нам обращались за помощью, нередко потом забирали свои заявления, потому что это для них нормально! Это мы с Машкой были ненормальными, а муж… «Бьет, — значит, любит». «Насилует? Что вы, нет! Просто так получилось — я и сама не знаю, зачем к вам прибежала ночью, в изодранном платье, босая, с синяками!» Дети… Это самое страшное. Наша жизнь превращалась в какое-то безумное сражение с ветряными мельницами, но мы держались. Может быть, по этой причине нам и удалось одержать первую победу.

— По делу Саввина?

— Именно, — улыбнулась Аня. — Саввин был первой ласточкой в череде наших побед. Эти две девицы… Представляете, обе совсем молоденькие. Обе — представительницы той профессии, где привыкаешь к унижению. И обе заявились к нам с горящими от гнева глазами. Не потому, что их ужасно избили, нет — как они нам объяснили, к «этой срани им не привыкать, но эти козлы унизили их достоинство». Представляете, две такие вот воительницы? Они дали все показания, несмотря на то, что тут же автоматически лишались работы. Мы выиграли дело, и обе девочки остались у нас. Что им было еще делать?

— Они у вас работают?

— Да.

— А я с ними могу поговорить?

— Конечно. Если вы считаете это необходимым…

— Наверное, да. Я пока ничего не знаю о роли господина Саввина…

— Ни Лиля, ни Люда его не видят.

— И попыток отомстить девочкам не было?

— Почему? Были, естественно. И неоднократно. Но потом это прекратилось. И вот уже год девочки живут спокойно. Если, конечно, жизнь в наших стенах можно назвать спокойной…

— Маши не было с ними в те моменты, когда на них совершались нападения?

— Нет, — покачала она головой. — У нас неплохая охрана. Обычно наше вмешательство не требуется. Да и девочки сами уже давно прошли курс тренировок по самообороне.

— У вас и это есть? — удивилась я.

— Конечно, — слегка улыбнулась она. — У нас очень хороший тренер. Я вас потом познакомлю. Думаю, вам понравится наша Бася. Она, конечно, грубоватая барышня, но вполне симпатичная. Так на чем мы остановились? Ах да. На первых победах, с которых, как это ни странно, начались и поражения. Потому что Маша начала меняться, и далеко не в лучшую сторону…

* * *

Конечно, существует поговорка — о мертвых либо ничего, либо только хорошее. Я и сама придерживаюсь такого мнения, но если это не касается расследования.

И я могла понять, почему по прелестному Аниному лицу сейчас пробежала тень, а лоб прорезала уродливая морщина.

— Я не знаю, имею ли право это говорить… — призналась она наконец. — Может быть, это только мое субъективное мнение?

— Давайте попробуем, — сказала я. — Если мы не будем нарушать некоторых табу, нам вовеки не добраться до истины. Вам ведь этого хочется?

— О да, — выдохнула она. — Мне очень этого хочется!

— Тогда давайте говорить все. Маша вас поймет.

— Мы были с ней в последнее время если не в ссоре, то в весьма прохладных отношениях, — тихо сказала Аня. — Может быть, поэтому Маше и понадобилась новая подруга, которую она нашла в лице этой жуткой Оли? Ведь должен же быть рядом кто-то, кому можно доверить свои самые сокровенные секреты! А я не хотела с ней разговаривать, она стала для меня персоной нон грата! Ну, ладно… Я начинаю горячиться, а горячность — плохой советчик…

— Из-за чего вы поругались?

— Я бы не называла это так. Просто Маша вдруг превратилась в Нарцисса, потерявшего невинность. Как я когда-то очень давно прочитала в одной книжке». Нарцисс плакал, глядя на свое отражение». — «О чем ты плачешь?» — спросил его друг. «Я плачу потому, что мое лицо изменилось». — «Ты постарел?». — «Нет. Я потерял невинность. Я так долго смотрел на себя в воде, что лишился своей невинности». Так вот, лицо Маши тоже изменилось, и она плакала глубоко в душе, пытаясь вернуться, но у нее не хватало сил. Невинность ведь уже была потеряна ею раз и навсегда.

— Постойте, — попросила я, боясь поверить своим ушам. — Вы хотите сказать, что она что-то сделала плохое?

— Очень плохое, — кивнула в знак согласия Аня. — Она фактически предала нас всех. И в первую очередь саму себя…

— Что же она сделала?

— Хорошо, я расскажу вам и это. Ради Игоря! Ему ведь это может помочь, правда?

— Я не знаю, что вы мне расскажете, но будем надеяться…

— Она изменила ему, — хрипло сказала Аня. — Вот видите, вы удивлены. Вы расстроены! Я молчала, прекрасно понимая, что это может стать причиной для еще более глубоких подозрений! Как же — Игорь, выступающий отныне в роли обманутого мужа, просто первый кандидат в убийцы! Но он не стал бы ее убивать. Он скорее убил бы…

Она опять замолчала.

— Кто был ее любовник?

— Не знаю, — покачала она головой. — Честное слово, я не знаю этого.

— Как же вы поняли, что у Маши кто-то есть?

— Маленькие детали, — махнула она рукой. — Загадочная улыбка. Просьба соврать мужу, что она будет у подруги, то есть у меня. Или у Баси. В общем, лабиринты лжи и счастливо-виноватое лицо. Она была счастлива и несчастна — именно так ощущает себя женщина в тот момент, когда она изменяет. Но дело даже не в этом. Конечно, мы были ошарашены. Ведь тут все очень любят Игоря. Дело в том, что однажды Бася видела Машу в тот момент, когда она переодевалась. Ее тело… Она была вся в синяках, понимаете? И не просто в синяках, а в таких, которые чаще бывают от извращенного секса.

— Как это? — честно не поняла я.

— Господи, я и забыла, что вы еще совсем юная! Есть такая вещь, называется «садомазохизм», понимаете?

Я кивнула.

— Тот, кто заменил в ее сердце Игоря, явно был садистом, — тихо сказала Аня. — И Маша нам ничего не говорила. Это она-то — женщина, защищающая других от насилия! Тем самым она как бы становилась его проповедницей, проводницей в жизнь… И это было страшно.

Видите ли, — продолжала она после некоторой паузы. — У нас тут свой мир. Своя философия. Насилие для нас неприемлемо. И то, что произошло с Машей, было как гром среди ясного неба. Хуже всего стало после того, когда я решила с ней поговорить… Если до этого у меня еще сохранялись какие-то глупые иллюзии насчет Маши, то после разговора они растаяли. Как дым. Фьюить — и нету моей умной и храброй подруги!