Сохраняющая машина - Филип Киндред Дик

Он буквально молился, чтобы бабушка не остановилась по дороге, не начала проверять груз.

Теллман готовил себе «кофе» — аккуратно, с предельной заботливостью. Сперва он принес жестяную кружку прожаренной кукурузы и высыпал темнокоричневые зерна в стальную банку из-под бензина — общую кухонную миску всей колонии. Затем Добавил пригоршню цикория и немного сушеных отрубей. После многих усилий — перемазанные грязью руки дрожали и плохо слушались — он сумел наконец развести под покореженной металлической решеткой, среди остывшего пепла и углей огонь. Затем поставил на решетку кастрюльку с водой и начал искать ложку.

— Ты что это еще придумал? — прозвучал сзади ничего хорошего не предвещающий голос жены.

— Да так, — пробормотал Теллман; он суетливо подвинулся, заслоняя свою стряпню от Глэдис. — Так, ничего такого. — Несмотря на все старания этого немолодого уже, сухопарого и жилистого мужчины, в его голосе появились склочные, визгливые нотки. — Есть у меня, в конце концов, право приготовить себе что-нибудь? Такое же право, как у любого другого.

— Ты должен быть там, помогать остальным.

— А я и помогал. А потом у меня в позвоночнике что-то сдвинулось. — Одергивая на себе грязную тряпку, в которой трудно было узнать белую рубашку, он опасливо обогнул жену и направился к выходу из лачуги. — Какого черта, должен же человек хоть иногда отдохнуть.

— Отдохнешь, когда долетим. — Глэдис устало откинула назад густые темно-русые волосы. — Вот подумай, а если бы все вели себя, как ты?

— А кто проложил траекторию? — негодующе побагровел Теллман. — Кто выполнил все навигационные расчеты?

— Мы еще посмотрим, как там будут работать твои карты. — На потрескавшихся губах Глэдис появилась легкая ироничная улыбка. — Вот тогда и поговорим.

Разъяренный Теллман пробкой вылетел из лачуги под ослепительные лучи вечернего солнца.

Он ненавидел солнце, ненавидел это безжизненное сияние, заливавшее землю с пяти утра до девяти вечера. Большой Взрыв выжег из воздуха водяной пар весь без остатка, и теперь огненные плети солнечных лучей хлестали немилосердно, не щадя никого. Да и щадить-то, впрочем, было почти некого.

Направо сгрудились лачуги — или хибарки, халупы, как угодно, — из которых состоял лагерь. Беспорядочное нагромождение досок, жести, проволоки, просмоленной бумаги, бетонных блоков — разнообразного хлама, подобранного сорока милями западнее, на развалинах Сан-Франциско. В дверных проемах уныло полоскались байковые одеяла — защита от насекомых, огромными ордами атаковавших время от времени лагерь. Птицы — естественные враги насекомых — исчезли. Теллман не видел птиц уже два года и не надеялся увидеть в будущем. За пределами лагеря лежал черный пепел, обугленный лик мира, лик, утративший черты, утративший жизнь.

Лагерь разбили в глубокой лощине; с одной стороны ее прикрывали огрызки того, что было когда-то небольшим горным хребтом. Ударная волна снесла все выступающие вершины; много дней потом их обломки потоком продолжали катиться в долину. После того как Сан-Франциско исчез в пламени, среди этих куч камней начали появляться уцелевшие люди, искавшие, где бы спрятаться от солнца. Самая большая трудность — ничем не заслоненное солнце. Не насекомые, не тучи черного радиоактивного пепла, даже не клокочущие белой яростью взрывы бомб. Токсины и то убили меньше людей, чем жажда, обезвоживание организма, сумасшествие.

Теллман вынул из нагрудного кармана драгоценную пачку сигарет и закурил, с большим трудом — его тонкие, как цыплячьи лапы, руки била от усталости дрожь, но больше — от ярости и постоянного напряжения. Он ненавидел этот лагерь, все здешние обитатели вызывали у него отвращение, в том числе и собственная жена. Стоят они того, чтобы спасать их? Теллман крайне в этом сомневался. По большей части эти люди уже стали варварами, так какая тогда разница, удастся им запустить корабль или нет? А он кладет все свои силы на то, чтобы их спасти. Гробит себя ради них. Да шли бы они все к черту.

Но никуда не денешься, погибнут они — погибнет и он, без них ему не выжить.

Неподалеку стояли, разговаривая, Барнз и Мастерсон; Теллман побрел к ним, с трудом переставляя негнущиеся от усталости ноги.

— Ну и как там?

Голос его звучал сипло и недовольно.

— Отлично, — оглянулся Барнз. — Теперь уже скоро.

— Еще одна партия — и все, — добавил Мастерсон. На его грубом, тяжелом лице шевельнулось беспокойство. — Надеюсь, ничего такого не случится. Она должна приехать с минуты на минуту. Потный звериный запах, удушливыми волнами накатывавшийся от мясистого тела Мастерсона, вызывал у Теллмана тошноту, отвращение. Ситуация ситуацией, но все равно — нельзя же ходить грязным, как свинья. На Венере все будет иначе. Мастерсон пока полезен. Он опытный техник, незаменимый при обслуживании двигателей. Но вот когда корабль сядет и его растащат по винтику…

Да, законный порядок будет восстановлен. Иерархия рухнула вместе с городами, исчезла в пламени и пепле, но она вернется, такая же прочная, как и прежде. Вот, к примеру, Фланнери. Грузчик из нищей ирландской трущобы — и больше ничего, грязный тип, после разговора с которым хоть из ушей выковыривай. Но он руководит загрузкой корабля, самой большой в настоящий момент работой. Поэтому Фланнери — большая шишка, но это сейчас, пока. Потом все переменится.

Должно перемениться. Утешив себя таким образом, Теллман покинул Барнза с Мастерсоном и направился к кораблю.

Корабль был огромен. На нем еще кое-как читались огромные буквы, полустертые носящимся в воздухе пеплом и опаляющими лучами солнца:

США ВОЕННОЕ ИМУЩЕСТВО СЕРИЯ А-З(б)

Первоначально это было оружие «массированного возмездия», высокоскоростной снаряд с водородной головкой, готовый нести врагу смерть и разрушение. Его так и не запустили. Советские токсические кристаллы тихо и бесшумно влетели в окна и двери местных командных пунктов; когда наступил момент запуска, пусковой команды уже не было. Но это не имело ровно никакого значения — врагов тоже не было. Ракета простояла торчком несколько месяцев, она так и стояла здесь, когда приковыляли первые беженцы, пытавшиеся укрыться за полуразрушенным горным хребтом.

— Красиво, правда? — Патриция Шелби подняла голову от своей работы и тускло улыбнулась Теллману; усталость и постоянное напряжение глаз покрыли маленькое, симпатичное личико морщинками — похоже на трилон с Нью-Йоркской Всемирной выставки[13].

— Господи, — поразился Теллман. — Неужели вы помните?

— Мне было всего восемь. — разговаривая, Патриция вернулась к работе — сидя в тени корабля, она внимательно проверяла автоматические реле, которые будут во время полета поддерживать состав воздуха, температуру и влажность. — Но я никогда этого не забуду. Не знаю, может, у меня дар предвидения, ведь я только глянула, как эта штука торчит в небо, и сразу поняла — когда-нибудь от нее будет зависеть очень многое, для всех.