Школа безумия - Эйвери Бишоп

— Эмили?

— Как скажешь. И как скоро я смогу его увидеть?

— Завтра я работаю во вторую смену, так что утро подойдет лучше всего. Могу встретить тебя в закусочной, а оттуда можешь поехать следом за мной до Генри. Скажем, в девять? Устроит?

— Устроит. Встретимся там. — Помолчав секунду, я добавила. — Спасибо, Бен. Я это ценю.

Последовало короткое молчание, а затем он сказал:

— Увидимся завтра утром.

И повесил трубку.

Я посидела еще минуту, не зная, что делать дальше. Затем салон сзади залил свет — это позади меня на улицу выдвинулся «пикап», и когда я замешкалась и не сразу выехала на шоссе, помигал мне дальним светом. Я помахала рукой, сняла ногу с тормоза и покатила домой.

У родителей Маккензи был летний домик в парке Силвер-Лейк. По традиции, начиная с третьего класса, в выходные на День поминовения родители Маккензи возили туда всю нашу девичью компанию. Делать там было особо нечего, кроме как купаться в озере или гулять по лесным тропинкам, но они не мешали нам, и мы всегда с нетерпением ждали очередной поездки.

В том году Маккензи и Элиза решили пригласить Грейс. Я не могла понять почему. Вряд ли она была настоящей гарпией. И к этому моменту я ее уже терпеть не могла, как и все остальные девочки.

В то субботнее утро мать Грейс высадила ее у дома Маккензи, что нас всех удивило, поскольку до того момента никто из нас фактически не видел миссис Фармер. Обычно Грейс просто появлялась в торговом центре, у дома Маккензи или Элизы. Мама Маккензи однажды говорила с ней по телефону, но это все. Маккензи сказала, что, по мнению ее матери, миссис Фармер говорит как тупая деревенщина, но никто из нас не поверил, что мама Маккензи могла сказать такое.

Наконец-то у нас появился шанс мельком увидеть неуловимую миссис Фармер. Она водила уродливый красный хэтчбек. Она так и не покинула авто, которое остановила в конце длинной подъездной дороги. На таком расстоянии мы смогли разглядеть лишь женщину с вьющимися волосами. Грейс вышла из машины, неся свой розовый рюкзак, и зашагала по подъездной дорожке к дому Маккензи, а ее мать уехала.

Маккензи подождала, пока она подойдет к нам — все мы стояли рядом с внедорожником мистера Харпера, все как одна в коротких шортах, майках и шлепанцах, — после чего она театрально вздохнула.

— Давно пора. Мои родители хотели уехать пять минут назад.

Проблема была высосана из пальца. Насколько я могла судить, родители Маккензи никуда не торопились. Но моя неприязнь к Грейс взяла верх, и я захихикала вместе с остальными девочками, а Маккензи побежала в дом, чтобы сказать родителям, что мы в полном сборе.

Минуту спустя мистер и миссис Харпер вышли из дома. Маккензи шла на шаг позади них, с ее плеча свисал ярко-розовый рюкзак. Мистер Харпер хлопнул в ладоши.

— Все готовы?

Внедорожник был забит до отказа, у всех с собой были сумки, но кое-как нам удалось втиснуться. Я оказалась зажата между Дестини и Грейс. Поездка длилась не менее часа, и я застряла рядом с девочкой, которую терпеть не могла. Это должно было стать первым звоночком, что поездка закончится нехорошо.

Мистер Харпер завел машину, а миссис Харпер повернулась на сиденье и с улыбкой посмотрела на нас. Я заметила, как дернулись при этом ее высокие скулы.

— Ну как, девочки, готовы повеселиться?

Жена Генри Циммермана Марта принесла нам кофе. Это была невысокая сутулая женщина с копной седых волос и самой теплой улыбкой, какую я когда-либо видела. Мы с Беном сидели на диване в гостиной. Поблагодарили ее и поставили чашки на стеклянный журнальный столик. Генри Циммерман сидел в кресле напротив нас. Ему было под семьдесят. Кожа сморщилась и покрылась возрастными пятнами, но суровое выражение лица, какое запомнилось мне, когда я впервые познакомилась с ним, никуда не делось.

— Может, что-то еще? — спросила Марта.

— Нет, дорогая, спасибо, — сказал Генри, и в его голосе была кротость, резко контрастировавшая с его суровым лицом.

— Кофе хорошо пахнет, не правда ли? — спросил он, когда жена вышла. — Как жаль, что я не могу его больше пить.

— Вы больше не пьете кофе? — удивилась я.

— Трудно, когда у тебя дрожит рука. — Он поднял дрожащую правую руку, подержал так мгновение, а затем позволил ей снова упасть к себе на колени. — Дрожание приходит и проходит, но в последнее время случается чаще и длится дольше.

— Мне очень жаль, — сказал Бен. — Болезнь Паркинсона?

— Да. Большинству я не говорил. И был бы признателен, если это останется между нами.

Повисло короткое гнетущее молчание. Снаружи, на заднем дворе, белка погналась по траве за другой белкой и исчезла в кустах.

Бен взглянул на меня и прочистил горло.

— Итак, причина, по которой мы здесь…

Генри махнул дрожащей рукой.

— Да, я знаю. В последний раз я видел вас вместе более десяти лет назад. Спустя целое десятилетие вы неожиданно появляетесь в моем доме. Из чего я делаю вывод: какова бы ни была причина, это что-то важное.

Я почувствовала на себе взгляд Бена, но отрывать свой собственный от Генри Циммермана не стала.

— На днях я наткнулась на старую тетрадь для восьмого класса, — сказала я. — Это напомнило мне про Грейс Фармер. Я вспомнила, что нанимала вас, чтобы вы нашли ее.

Это, конечно, была ложь, но старику не положено этого знать. Я уже сказала Бену, что нам лучше не быть на все сто процентов правдивыми, говоря о событиях, приведших к этой встрече. Это вызвало бы слишком много вопросов.

Лицо Генри Циммермана не изменилось.

— И?

— И, если честно, в то время мне не очень хотелось, чтобы вы нашли ее. Поэтому, когда вы сказали мне, что вам не повезло, я почувствовала облегчение и жила себе дальше.

— Что изменилось теперь?

— Теперь, когда я стала старше и мудрее, мне хочется снова увидеть ее, но внутренний голос подсказывает мне, что тогда вы мне солгали.

Не знаю, чего я ожидала от старика, но выражение его лица не изменилось. Вернее, не сразу. Он продолжал невозмутимо смотреть на меня, но затем мало-помалу суровость в его темных глазах дала трещину, словно глыба льда, и он улыбнулся Бену.

— Вот на ком тебе следовало жениться. Она оказалась смышленой девчонкой.

— Почему вы сказали мне неправду? — спросила я.

Улыбка погасла, и Генри перевел взгляд на задний двор.

— Я не спешил уходить на пенсию. Звучит безумно, не правда ли? Большинству копов работа нравится, но отбарабанив двадцать лет, они готовы уйти и получать заслуженную пенсию. Для меня… быть полицейским — это все, что я когда-либо умел. Моя первая работа, и я очень надеялся, что она же будет последней. Но я был в том возрасте, когда у меня не было выбора. Меня фактически выжили. Вот почему я решил стать частным детективом.