Мародер - Беркем аль Атоми

С рассветом пальба утихла, и мертвый город замер, ожидая результатов первого в своей истории coup d'etat.[94]Зарево, какое-то время притворявшееся вторым рассветом, опало; в низкие тучи размеренно текли несколько столбов жирного дыма… КСК дымит, сам Пентагон, и ДК Строитель. Бля, как же узнать, че там стало? Кто теперь?… — Ахмет несколько раз порывался сгонять и глянуть, но благоразумие брало верх, и ни в первый, ни во второй день он из дому носа не казал.

Оказалось, зря — под вечер третьего дня, подходя к черному от копоти Пентагону, Ахмет услышал знакомые звуки — в здании активно работали коллеги. Пробежала облезлая тощая псина, волоча гирлянду синюшных потрохов, перемешанных с заледеневшими обрывками камуфляжа. Нагло так глянула, сука, как на мебель. Осторожно вошел, пряча под полой расстегнутой телогрейки снятый с предохранителя АПБ. Предосторожности были уже излишни: все более-менее ценное растащено, и мародеры выжимали из здания остатки. Двое грязных подростков в вестибюле драли из коробов провода и на Ахмета внимания не обратили. Лестницу словно вымыли кровью, и ее запах мощно шибал в нос даже на морозе, забивая едкую гарь. Над белеющим в темноте лестничной клетки голым трупом склонилась какая-то бесформенная фигура, воровато дриснувшая в темноту при Ахметовом приближении. …Морлок, бля. Че он там, мясо резал, что ли? А, нет, зубы ковырял, вон как щеку-то разворотил… По второму что-то тащили, не разобрать, что. Печку, что ли… Отпрянув с дороги, Ахмет толкнул задницей подавшуюся дверь, зашел. Об-баа. Вот и свиделись. Из груды мусора и штукатурки торчала верхняя часть Пасхина, похожая в сумерках на пыльную статую из пионерлагеря. Все лицо мелко посечено — видать, попал под гранату. …Ишь ты, глаза уцелели. Хотя нет, как рвануло, еще живой был, достреливали; вон, дырок-то сколь, а сразу и не заметил, снежком подзамело. Кто-то верх с рубахой снял, зачем только, наверняка все в кровище, лужа-то вон какая. А пистолет из руки вырезали, или разжимать побрезговали, или… Да без разницы. Блин, и глаза ему хрен закроешь, смерзлось все. Ну-ка… Нет, никак. Ладно, пойду я, Денисыч, прощевай. Попроси там Аллаха… да ладно, не надо ничего, спи спокойно. Бисмилля р'рахман р'рахим…

Третий. Штаб. …Ух как разворотили, рвали, что ль. Да, ниче тут постреляли, прям забойный цех…

…Скоро тут можно будет добыть только дрова. Бля, че ж они своих-то так здесь и бросили. Хотя кто кому нынче свой… Коллеги, обычно стреляющие без предупреждения в любого, встреченного за аналогичным занятием, сейчас даже помогали друг другу, что-то придерживали, делились инструментом; видимо, дала себя знать не влезающая ни в какие рамки необычность происходящего. Побродив по занесенным снегом коридорам и переговорив с теми, кто мирно реагировал на вопросы, Ахмет понемногу составил картину событий. С чего началось, толком никто не знал — кто что рассказывал. То, якобы, только что видели на втором мужика, который вроде как успел поговорить с выжившим раненым, то кому-то рассказал знакомый из дома напротив — в общем, мутно все, но смысл такой: Нигматовские зацепились с Коневскими, а Мироха ждал, чья возьмет, и потом попытался добить обоих; однако Мирохины почему-то сидят сейчас в поликлинике, а «добитые» Нигматовские — в «свечке» на Гайдара. Самый бой был за склад в КСК, там сейчас осталась одна обгорелая коробка, да полбассейна трупов. Зато по поводу Коневских сомнений не было — выбили всех до единого. Ну, разве кто свалить успел, а те, кто в здании остался, точно все легли. А ты че, сам не видел? Ну вон, выгляни сходи в окно — их Мирохины из окон выкидывали, почти все со стороны двора лежат, собаки их там хавают. Коня? Нет, Коня не видели. Ему, говорил кто-то, еще в самом начале какой-то Ваган, то ли Баган башку проломил. Баган-то этот? Нигматовский вроде. Да-да, точно, нигматовский. Когда из КСК жрачку вывозили, я видел его, точно. Он типа помогальника у Нигмата, да. А тебе-то, мужик, что за печаль, оно тебе надо? Сам не работаешь, так другим не мешай, иди куда шел, а то запизделись мы с тобой че-то.

Курочить Пентагон Ахмет не стал — как-то тяжело было начинать, да и взять там было уже нечего. …Ладно, ночь уже, пора домой… Ахмет спустился с крыльца, завернул за угол. — Ух, морозец-то придавил… так, это еще кто там, бля, рычит?… Прошел вдоль торцевой стены Пентагона, завернул за следующий — и замер. Стараясь не отсвечивать, попятился. …Еб! Эт скока ж их там? Полста? Сто? Ой, бля… На задворках Пентагона шел пир — псы дорвались до халявы и жрали, жрали с треском. По периметру расселось воронье — Ахмет даже не подозревал, сколько ж, оказывается, в городе ворон. …Твари, сука. Очередь заняли… Не думая, что делает, на автомате, Ахмет вытащил ствол и принялся спокойно сворачивать липнущий к пальцам глушак, повторяя, как заведенный: «…от твари, ссука; от твари…» Навел обоими руками на шевелящееся мохнатое месиво. АПБ затрясся, разбрызгивая искры и эхо в колодце узкого внутреннего двора, воздух наполнился грохотом, птицами, свистом крыльев, собачьм визгом, лаем, тупыми щелчками пуль по мерзлому и живому мясу, пронзительным верещаньем рикошетов. Ахмет пришел в себя от резкой боли в сжатых до хруста челюстях — на него неслось несколько псов, прямо по прицельной линии вставшего на задержку пустого АПБ. «Еб!!!» — окончательно очнулся Ахмет и понесся по сугробам, не разбирая дороги. Перелетев двухметровый забор РМЗ,[95]перевел дух и сменил обойму. Послушал — нет, никто за ним не гонится. Испуг сменился истеричным весельем. …Блин, да они больше меня пересрались! От так царь природы, залупнулся — и тикать!.. — ржал Ахмет. — …Это они не на меня, а оттуда бежали! А я, как бы царь природы, грязное сучье меня гонит, а я — ломлюсь от них, как кот помойный. Ладно, хватит на сегодня, домой, домой…

Прикрутил глушак и попер по снежной целине, срезая путь через промплощадку. Следов на снегу не было, видимо все, что здесь можно было взять — давно растащено. Этакий островок покоя и тишины, другое измерение. Утопающие в снегу одноэтажные цеха механички выглядели невинно, сосем как До Этого, и Ахмет придерживал шаг, оттягивая момент выхода на темные улицы, где в каждом оконном провале мерещится дырка чужого ствола. Выглянула луна, обвисшие под снегом березы заискрились радостным мерцаньем из детского новогоднего воспоминания. Ахмет остановился и поднял глаза в черное небо. На севере луна, серебристый пятак посреди проруби в невидимых тучах, падает мелкая изморозь, совсем как в детстве. Вспомнилось: мама оставила его подождать у магазина «Новатор», с санками туда было нельзя; маленький Ахметзянов самовольно покинул санки и точно так же стоял, выпав из нехитрых детских ритмов, потерявшись в бездонном черном небе, откуда медленно падали крохотные сверкающие пылинки. Где-то на том краю вселенной хлопала дверь магазина, впуская нарядных тетенек с нагруженными свертками дядьками в рыжих мохнатых шапках, и пахло стиральным порошком, елками и автобусным выхлопом, а потом небо рванулось навстречу, фонарь оказался рядом с лицом, Ахметзянова подбросило, развернуло, обдало вкусным мандариновым облаком — и вот уже валенки стукаются о переднюю планку санок, с боков подпирают алюминиевые полоски бортика — и перед испуганно вытаращенными глазенками Ахметзянова появляется обрамленное белым пухом платка сказочно красивое лицо — мама! Ее глаза блестят куда ярче снега, она радостно что-то говорит, и целует его в холодную щеку…