Браки между зонами три, четыре и пять - Дорис Лессинг

А Бен Ата в это время скакал назад через всю страну, абсолютно не довольный во всех отношениях. После ночи с той солдаткой ему еще больше захотелось понять Эл-Ит, которая, как он считал, полна тайн и намеренно утаивает их от мужа. Если бы он в этот момент сумел подыскать точное определение ощущаемой им неловкости, он бы сказал, что не может синхронизировать свои животные побуждения (хотя это слово он бы ни за что не произнес в присутствии самой Эл-Ит), очевидно, воспринимаемые им как источник силы и правоты, с ее умственными способностями, которые, как Бен Ата уже понимал, значительно превосходят его собственные. Но король Зоны Четыре не был способен к анализу, только ощущал, что его терзают противоречия. Случайная связь сегодня ночью позволила Бен Ата понять — хотя бы потому, что он впервые в такой ситуации позволил себе взаимопонимание, — что все время своего ученичества, готовясь к браку, он был, попросту говоря, скотом; а он не привык принимать такие определения на свой счет. Бен Ата осознал, что даже животные производят свое потомство не так бездумно. А ведь он гордился тем, что в армии детей, его собственные отпрыски существовали на равных с детьми офицеров. Бывало, на парадах или на подобных мероприятиях он скользнет взглядом по этим юным лицам и пытается вычленить тех, кто внешне смахивает на него. Он рассчитывал, что эти мальчики станут украшением его армий, — и некоторые из них уже стали молодыми людьми и во всех отношениях оправдывали ожидания короля. Но отцом он не был.

Он даже не предполагал, что возможна другая точка зрения.

Ему казалось, что он всю свою жизнь не понимал собственной природы.

А хуже всего — из речей и намеков той женщины, с которой он расстался на рассвете, — солдатке пора было заняться своими детьми, — Бен Ата во многом стало понятно, что его королевство во всех отношениях беднее и безжалостнее к своему народу, чем он подозревал до сих пор, а недовольство подданных все растет.

А ведь раньше Бен Ата никогда даже в голову не приходило подумать об этом.

Он вел себя так, как привык сызмальства, как вели себя его отец и отец его отца, — в тех вопросах, в которых был компетентен, но все это делалось бездумно.

В свой лагерь у подножия холма Бен Ата вернулся с наступлением сумерек и увидел, что солдаты, их жены и дети смотрят на него, улыбаются и по всем приметам готовы ликовать. Поскольку у короля было плохое настроение — Бен Ата был сильно недоволен собой, то эти улыбки он воспринял как лицемерие и даже предательство. Никак на них не прореагировав, с сумрачным выражением лица поднялся на холм, думал он только об Эл-Ит и своих намерениях разобраться с женой, подразумевая под этим не давать ей в будущем возможности его надувать. И все же его тянуло к ней — тянуло получить что-то большее, чем то, что он получил вчера от случайной ночной партнерши. О ребенке он вообще не думал.

На веранде, обрамлявшей павильон, Бен Ата увидел женщину с младенцем на руках и устало подумал, что, если хочет остаться наедине с женой, ему сперва придется избавиться от всех этих многочисленных теток. Потом решил, что эта конкретная женщина похожа на Дабиб, и раздражение улеглось: он всерьез был готов провести с ней ночь при первой представившейся возможности, потому что хотел понять и ее тоже. Дабиб почти всегда была с ребенком — или держала младенца на руках, или рядом был другой, постарше; он привык видеть ее в таком сопровождении. Но, подойдя ближе, Бен Ата на миг остолбенел: ему показалось, что это не Дабиб, а Эл-Ит.

На самом же деле это была именно Дабиб. За последние несколько недель постоянных хлопот вокруг хозяйки она похудела и обрела утонченность. Радость, вызванная рождением младенца, вдохновила ее, она, как и все женщины Зоны Четыре, была убеждена, что этому ребенку суждено каким-то образом спасти их всех, всю страну. И, близко общаясь с Эл-Ит, она восприняла от королевы некоторые благородные побуждения Зоны Три, которая во многих отношениях превосходила ее собственную родину.

Женщина вся светилась. Но когда Бен Ата наклонился, чтобы обнять ее, заглянуть ей в лицо и потребовать — за один сокрушающий момент истины, — чтобы Эл-Ит раскрыла перед ним все, что до сих пор утаивала, он увидел, что ошибся: перед ним была Дабиб. Смутившись еще больше, он обошел ее, не взглянув на ребенка, которого она ему протягивала.

В арочном проеме, ведущем в главную комнату, стояла еще одна женщина, сложив руки на груди. Опять выругавшись в душе, что ему на пути все время попадаются какие-то женщины, бабы, тетки, Бен Ата уже собрался было проскочить мимо, но тут до него дошло, что это Эл-Ит. Он замер как вкопанный, не найдя слов.

А Эл-Ит выглядела уже отнюдь не лучезарной, в ней даже появилась вульгарность. Ее глаза с недоумением прищурились, разглядывая мужа. От нее несло кровью. Он узнал ее только по блестящим волосам.

— Где ты был? — спросила Эл-Ит таким тоном, каким он никому не позволял разговаривать с собой. В душе у него взметнулся вихрь непрошеных чувств, но от одного подозрения Бен Ата не мог сейчас избавиться: что каким-то магическим образом эта женщина передала свое очарование, свой внутренний свет, свой внутренний огонь этой своей служанке Дабиб.

Потом его осенило, что Эл-Ит больше не грузная и не беременная. И тут, мало-помалу, до Бен Ата стало доходить: да она, должно быть, родила. И, наконец, он понял: тот ребенок, мимо которого он только что промчался, — это его собственный сын.

Всего этого оказалось слишком много, и Бен Ата направился прямо в свои апартаменты, где рухнул за стол, обхватив голову руками.

Сначала Эл-Ит не могла сделать ни шагу. Мысленно она была в своей стране, стараясь совместить свой жизненный опыт с тем, что только что произошло.

Она отводила глаза от Дабиб, которая взглядом подталкивала королеву пойти за мужем и взять с собой ребенка.

Она видела, как Бен Ата сперва подошел к Дабиб с отчаянием, мольбой, сомнением, которые были адресованы ей, Эл-Ит, как она теперь понимала, потому что и раньше очень часто замечала за ним такое. В Зоне Четыре это означало «любовь»: отчаяние, сомнение, неспособность к реализации.

Эл-Ит никогда не чувствовала такой острой жгучей боли, как сейчас. Как будто ей вдруг перекрыли воздух, или как будто толкают вниз с утеса. Она не знала, как понимать это новое для нее поразительное страдание, но у нее закружилась голова. Она резко развернулась и ушла в свои комнаты, и, как Бен Ата, уселась там, опустив голову на руки.

Эл-Ит не понравилось то, что она чувствовала, она не узнавала этих ощущений. Не было конца ее страданиям, ее унижениям в этой мерзкой стране.

У нее сжалось сердце от боли, перехватило дыхание, и ей не захотелось открывать глаза, потому что когда она их открывала, то комната плыла вокруг нее.

За окнами уже стемнело, и Дабиб внесла ребенка в дом, потому что мальчик проголодался, его пора уже было кормить. Она потянула Эл-Ит за рукав, и мать апатично взяла младенца на руки. Он заплакал. Дабиб ожидала, что Эл-Ит обнажит грудь, но та не стала этого делать. Она боялась, что ощущаемая ею боль отравит ребенка, который и так был лишен пищи — присутствия родного отца, дополнительно подвергнув его дурному влиянию. Эл-Ит не могла сказать это Дабиб, которая в этих вопросах оставалась полной невеждой, несмотря на всю свою доброту. Она встала, с трудом, потому что чувствовала себя больной, и стала прохаживаться, успокаивая сына. Но он продолжал жалобно плакать.