Каменная пациентка - Эрин Келли

– Это я. – Я говорила своим прежним голосом.

Послышалось шарканье, когда он выносил телефон из гостиной в коридор. Я приготовилась к граду обвинений.

– У тебя чертовски крепкие нервы, – сказал он почти шепотом.

– Я знаю. Извини. Мне не следовало звонить, я пойду.

– Не смей вешать трубку, когда говоришь со мной! – Я представила его лицо и перекошенный рот. – Ты способна хоть раз признать собственные ошибки в своей эгоистичной жизни? Ты не можешь просто взять и снова исчезнуть, пока я должен со всем этим разбираться здесь. Похороны в четверг. Покажись тут – это самое меньшее, что ты можешь сделать. – Он замолчал.

Была ли это угроза, или просто разыгралась моя паранойя?

– Почему ты вообще хочешь, чтобы я там появилась?

– А я и не хочу. – Его голос звучал приглушенно. – Но ты у меня в долгу.

Мой поезд опоздал, так что я пропустила поминальную службу, и такси доставило меня сразу к «Социалу». Это здание еще больше обветшало за те тридцать два месяца, что я отсутствовала; рубероидная крыша совсем обтрепалась по краям. Внутри уже было полно народа; я вглядывалась в лица в поисках того, которое знала лучше всех, но не видела его, и мое сердце прыгало от мысли, что мне тоже придется туда войти у всех на виду.

В конце концов меня спас Уайатт, вылезший из машины с мешком льда. Взаимное узнавание заняло пару секунд. У него была новая стрижка – каскад, и я впервые увидела его в строгом черном костюме. Я вспомнила о собственных мелированных прядях, аккуратном мини-килте, черном тренче и коричневых мокасинах. На лице Уайатта отразился шок, а затем столько гнева, что на какую-то долю секунды мне показалось, будто он обо всем знает.

– Подожди здесь, – сказал он без улыбки. – Я позову его. – Он исчез в прокуренном помещении. Я стояла снаружи, терзая в кармане бумажную салфетку.

Джесс вышел из «Социала», и чувство вины вновь меня захлестнуло. Верхняя пуговица его воротника была уже расстегнута, черный галстук свободно болтался на шее. Я ощутила запах пива в его дыхании с пяти шагов.

– Не смогла смотреть на гроб, да?

– Поезд опоздал, – жалобно пояснила я.

Он покачал головой и цинично хмыкнул.

– Ты наплела своей маме, что получила стипендию. Неужели ты не могла придумать что-то менее похожее на дурацкие истории в духе Энид Блайтон[13]?

Его ноги подкосились от выпитого, а возможно – от горя. Инстинктивно я бросилась вперед, чтобы подхватить его, но Джесс вскинул ладони и вновь поймал равновесие.

– Я сказал, что выиграл деньги в бильярд. Хочешь узнать, что я с ними сделал? – Он кивнул назад в сторону гостей. – Это почти последние. Я отложил деньги на поминки, я знал, что рано или поздно это случится и, очевидно, очень скоро мне придется оплачивать свои собственные. Там, должно быть, останется после сегодняшнего вечера еще пара штук. Видит Бог, они мне пригодятся. – Вылетев внезапно из ниоткуда, его кулак ударил в податливую древесину сборного корпуса клуба. Стена прогнулась, но не сломалась. Занозы впились в костяшки его пальцев; он разглядывал их, видимо, не в состоянии почувствовать боль.

– Дай сюда, – сказала я. Он позволил мне взять его руку и вытащить шипы по одному. Знакомое прикосновение его кожи к моей быстро сменилось прежней напряженностью.

– Я не могла остаться. Как мы могли быть вместе, когда все это висело над нами каждый день?

Сквозь трещину в водосточной трубе пробивалась густая трава. Джесс сорвал длинный стебель и начал раздирать на узкие полоски.

– Ну, вообще-то могли бы, потому что именно так поступают пары. Они помогают друг другу в трудное время, а не сваливают в закат поодиночке.

– Мы говорим не о скуке и не о просроченной плате за аренду квартиры.

– Я это понимаю. Не надо разговаривать со мной свысока. Ты думаешь, что мои мама и папа отдалились друг от друга, когда потеряли Буча? Ты думаешь, они рвут друг другу глотки теперь? Нет. Они еще больше сплотились.

Сказать ему, что я собиралась уйти от него в любом случае, – было бы бессмысленно и жестоко, будто бросить его еще раз. Пусть лучше думает, что это произошло из-за Клея, даже если это увековечит его веру в то, что мы расстались на пике наших отношений.

– Мне пришлось разгрести столько дерьма, а единственный человек, который мог бы меня поддержать… Я даже не мог тебе позвонить! Твоя мама сказала, что ты не хочешь со мной разговаривать. Как ты думаешь, что я почувствовал? Просто ожидать, когда ты снизойдешь до звонка домой? – Джесс скомкал разодранную травинку и бросил под ноги, где она снова распрямилась. – Я все время думаю о том, что же значит – умереть. Как будто в одно мгновение ты существуешь, а затем просто… Нет, не так. Например, если есть загробная жизнь – то где он оказался? Если человек совершил в жизни столько глупостей, как Клей, но затем умер вот таким образом – это все отменяет? Я продолжаю гадать, понимал ли он… – Ноги Джесса вновь подкосились, и на этот раз я успела остановить его падение. Я сама пошатнулась под его знакомой тяжестью, развернула его и затащила за угол, туда, где нас не было бы видно. Мы встали бок о бок, прислонившись к стене, которая дрожала за нашими спинами от песни Уайатта «Дэнни Бой» так, что дребезжали стекла.

– Это еще не самое худшее. Худшее – что я тосковал по тебе. Когда ты ушла, это меня опустошило. У меня никогда больше не будет такой, как ты, я знаю это, но… – Джесс прикоснулся ладонью к моей щеке. – Поехали покатаемся прямо сейчас? – внезапно предложил он. – По старой памяти.

Я понимала, о чем он просит. Он был пьян, и его разрывали злость, вина и скорбь. Мне следовало бы ответить «нет», однако во мне поселилась странная отрешенность: если я рискну и разобьюсь, то значит – я заслужила это. Мышечная память ожила, когда я перекинула правую ногу через седло; все было так знакомо, вплоть до длины моей юбки.

Мы ехали с непокрытыми головами, но не в сторону Больничной дороги и болот, а куда-то в поля, я обнимала руками его талию, привычно уткнувшись ему носом в шею, и когда и Настед, и Назарет пропали из виду, мы нашли сухую землю и улеглись. Прошло два года с тех пор, как мы прикасались друг к другу – в это время до меня никто не дотрагивался, кроме парикмахера, – и ощущение тела Джесса стало детонатором. И вот здесь наконец, вперемешку с горем и чувством вины, секс впервые оправдал все надежды с момента нашего первого поцелуя. Меньше всего я ожидала этого от себя прежней, и когда встала – то была почти готова увидеть со стороны свое тело, распростертое в примятой траве.

Разумеется, мы вернулись в клуб порознь. Острота нашей встречи прошла, весь заряд оказался израсходован.

Я вошла первой. Кто-то пытался устроить выставку фотографий Клея, но у Бреймов, как правило, не имелось достаточно денег, чтобы слишком часто фотографироваться, и вокруг зала развесили всего пять или шесть повторяющихся снимков. Однако еды было вдоволь: пирамиды колбасных рулетов, сыра, ананасы, похожие на ежей, а бар – ох, Джесс! – был бесплатным для всех. Он даже нанял кого-то ходить с подносом полных стаканов; я взяла два стакана белого и уже расправилась с одним, когда на меня налетела Колетта.