Сын болотной ведьмы - Татьяна Рябинина

А ты хитрая лиса, Рейна! Быстро смекнула, что ведьмино заклятье превратило Гергиса умственно в ребенка. И догадалась, на чем можно сыграть, чтобы заставить его сидеть тихо и не высовываться, как мышь под веником.

Позвав детей со двора, она сказала им, что господин пока будет жить с ними, - разумеется, не объяснив, кто это. И добавила, понизив голос, что он нездоров, поэтому может показаться странным. Дальше последовал строгий наказ следить за сестричками, а если проснутся и заплачут, дать им бутылочки со сладкой водой. Поцеловав обоих, Рейна ушла.

К моему великому удивлению, не прошло и десяти минут, как все трое сидели на коврике у печки и играли цветными камешками. Допустим, я-то видел троих мальчишек, но, похоже, сыновья Рейны каким-то загадочным образом почувствовали во взрослом мужчине своего сверстника и приняли его как равного, ничему не удивляясь.

Я по-прежнему не представлял, что будет дальше, но встреча с кормилицей дала мне хотя бы крошечную передышку. Осознание того, что теперь есть кто-то готовый позаботиться о Гергисе, стало огромным облегчением. И я с нетерпением ждал возвращения Рейны, чтобы узнать новости. 

Разумеется, вся деревня уже знала о смерти девушки и о том, что Ольвию обвиняют в ее убийстве. Но что произошло со вчерашнего дня? Ведьму могли отвезти в городскую тюрьму или оставить на время в замке: в одной из башен имелось несколько камер для преступников, которых должны были отправить в столицу.

Я вспомнил, как охранники обшарили дом на болоте. Кого они искали – Кэрригана? Или Гергиса? Кто-то из них сказал: девчонке померещилось. Значит, та все-таки проболталась, что видела у ведьмы правителя.

Да, прятать у себя Гергиса Рейне будет непросто.

Рейна вернулась быстро.

- Муж моей сестры служит в замке, - сказала она, снимая плащ. – Он знает все новости. И она, разумеется, тоже. Вашу маму, господин Гергис, завтра отвезут в Неллис. Поэтому вам пока придется пожить здесь.

Глаза Гергиса тут же налились слезами, и Рейна поспешила его утешить:

- С ней не случится ничего плохого. Она скоро вернется. А здесь вам будет хорошо. Мальчики позаботятся, чтобы вы не скучали. Правда, парни?

Те согласно закивали. То ли привыкли беспрекословно слушаться, то ли им было лестно, что взрослый охотно разделяет с ними игры. А скорее всего, поняли: с ним что-то не так, большой он только на вид.

В другом мире в моем доме жил парень лет шестнадцати. Он был чем-то болен – я не помнил названия болезни. Имени и лица тоже - только то, что выглядел странно и вел себя как маленький ребенок. Он часто играл в песочнице с малышами, и тех нисколько не смущало, что приятель вдвое больше и старше раза в три.

Разумеется, Рейна не стала выкладывать Гергису все, что узнала, поэтому мне пришлось делать выводы только на основании пары коротких фраз. Ольвию оставили в замке и завтра повезут в столицу, где Кэрриган должен будет утвердить приговор: смертная казнь на плахе или вечное заточение на Островах. Я понимал, что злорадство не самое продуктивное чувство, но иногда оно бывает очень сладким - пусть даже и недолго.

Теперь в безвыходном положении оказывался Кэрриган. Либо отправить мать в крепость – о казни речь, разумеется, не шла, - либо поставить под удар себя. Дилемма во всей красе. Иногда судьба шутит очень зло.

Для меня, по большому счету, ничего не изменилось. Набраться терпения и ждать у моря погоды. Единственное, что я мог, - не позволить Гергису выйти из дома или попасться на глаза случайному гостю Рейны. К ней заходила сестра Эмона, и каждый раз он вынужден был сидеть в маленькой комнатке девочек.

Признаться, я был этому рад, поскольку мог лишний раз посмотреть на Мариллу. Кто бы знал, как мне хотелось взять ее на руки, почувствовать прикосновение крохотных пальчиков, вдохнуть сладкий младенческий запах. Удастся ли когда-нибудь?

Гергиса тоже тянуло к ней, как магнитом. Когда Рейна велела ему сидеть в комнате и ни в коем случае не выходить, он топтался у кроватки и смотрел на свою дочь, чего ему и в голову, разумеется, не могло прийти. А она улыбалась, что-то лопотала и тянула к нему руки. Однажды Гергис наклонился к ней, и та заученным движением схватила его за нос, заставив расплыться в счастливой улыбке.

Марилла-то его точно узнала. А вот он – неужели что-то пробилось сквозь черную толщу колдовства?

Так прошло два дня, а на третий день Эмона принесла сногсшибательную новость.

По дороге в Неллис на конвой, сопровождавший Ольвию, напали неизвестные в масках и отбили ее. Увели в лес.

Вся деревня гудела, передавая друг другу слухи, которые обрастали самыми невероятными подробностями. До Рейны все это добралось в таком виде, будто на охранников напал целый отряд, вооруженный до зубов.

Гергис в это время забавлял Мариллу: крутил из пальцев всякие фигуры и показывал ей, а та улыбалась во весь рот. Ну а я прислушивался к разговору в большой комнате. Эмона то ли была глуховата, то ли от природы обладала зычным голосом, но слышал я все очень хорошо.

В разбойников, которым непонятно зачем понадобилась одна только ведьма, я не поверил. Люди Кэрригана? Возможно. Увезут куда подальше, спрячут, чтобы ни одна живая душа не нашла. Очень даже вероятно, что заодно исчезнут Ирита и Альгис. Хотя я об этом вряд ли узнаю.

Но что, если это были люди Вестара? Я не имел представления о его связях и возможностях – видимо, об этом не знал и Гергис. Но если вдруг это правда, что они будут делать с ведьмой? Используют против Кэрригана как заложницу? Под угрозой смерти заставят снять заклятье? Все это виделось мне маловероятным. Более того, не навредит ли она при таком раскладе еще сильнее? Можно связать по рукам и ногам, но разве это помешает ей прочитать заклинания? Заткнуть рот? Тогда уж проще убить, потому что все равно придется кормить и поить, а значит, вытаскивать кляп .

Чем больше я думал обо всем, тем меньше видел света в конце тоннеля. Да что там меньше, вообще не видел. Оставалось только убеждать себя, что раз сам не могу ничего сделать, остается предоставить действия тем, у кого больше возможностей.

Чтобы не думать об этом, я вспоминал Лери. Как постепенно она оттаивала, раскрывалась мне навстречу, преодолевая страх и недоверие, поселившиеся глубже ее памяти. И ту единственную ночь, которую мы провели вместе. Хотя тело Гергиса никак не отзывалось на мысли о ней, для моего сознания это было так же мучительно – и все же меньше, чем бесплодные попытки представить будущее.

Прошло еще два томительных дня. А потом Гергиса разбудил ночью какой-то звук. Рейна стелила ему постель в большой комнате на широкой скамье, а сама перебралась к девочкам, где между кроватками с трудом удалось втиснуть узкий топчан.

Кто-то тихо стучал – не у калитки, а в оконное стекло. Рейна накинула поверх ночной рубашки теплый платок, вгляделась в темноту двора и тихо ахнула, прижав ладонь ко рту.