Три недели с моим братом - Николас Спаркс

В конце 1994 года мы встретились на очередной торговой конференции.

– Как отец? – спросил я.

– Не знаю. Похоже, он снова с кем-то встречается.

– Он хотя бы видел близнецов?

– Нет.

– Ты не спросил, почему?

– Он сказал, что уж лучше проведет выходные со своим псом.

– Он не мог такое сказать.

– Судя по его поведению, дело обстоит именно так. Кроме пса и новой женщины его, похоже, больше ничего не волнует.

– Он не говорил, почему не хочет общаться со своими родными?

– Нет.

– И встречается с женщиной?

– Да. Можешь себе представить? Иногда мне кажется, что ему становится лучше. Но если оценить всю картину целиком… – Мика осекся, помолчал и добавил: – Я надеюсь, что отец придет в себя, но уже не так в этом уверен, как раньше. Он постоянно злится.

– А как поживает Дана?

– Дети отнимают у нее уйму времени. Последняя компьютерная томография показала, что опухоли нет. Видел бы ты ее сынишек! Такие милашки. У меня почти возникло желание завести ребенка.

– Почти?

– Только не сейчас. Наверное, через несколько лет.

Я засмеялся.

– Что думаешь о последних слухах о слиянии? – спросил Мика.

Говорили, что «Американ Цианамид» – родительская компания «Ледерле Лабораториз» – выставлена на продажу, и все присутствующие на конференции опасались потерять работу.

– Пока ничего. Поживем – увидим. Мы столько всего пережили, что уж как-нибудь справимся и с этим.

В декабре 1994 года, меньше чем через две недели после конференции, мы узнали, что компанию покупает «Американ хоум продактс». В январе началась постепенная реструктуризация, и, чтобы не потерять работу, мне пришлось переехать в Южную Каролину, в город Гринвилл. Мике предложили место на юге Лос-Анджелеса, и он решил уволиться.

– Я не хочу отсюда уезжать, – сказал мне брат. – Здесь мой дом, и, кроме того, я не могу оставить Дану и отца.

– Что будешь делать?

– Наверное, снова займусь продажей недвижимости. Посмотрим. А как твоя книга?

– Почти готова. Правда, еще не отредактирована.

– Собираешься предложить ее издательству?

– Да.

– Она лучше, чем первые две?

– Там видно будет.

– Эй, да ты тоже вскоре уйдешь из фармацевтического бизнеса!

– Может быть. – Я вздохнул. – Посмотрим. Я уже давно не пытаюсь предугадать будущее.

9–10 февраля,

Лалибела, Эфиопия

Утром мы из Джайпура прилетели в Агру и посмотрели Тадж-Махал, а после обеда сели на самолет до Аддис-Абебы, столицы Эфиопии, и приземлились уже ночью.

Даже в темноте Аддис-Абеба поражала. Наши впечатления об Эфиопии сложились из информации, которую мы видели по телевизору или прочли в газетах, и я ожидал попасть во второй Пномпень или Джайпур. Однако Аддис-Абеба оказалась похожа на Лиму и удивляла своей космополитичной атмосферой.

Ухоженные ряды зеленых насаждений тянулись вдоль автострад, по чистым, хорошо освещенным улицам ездили только машины, и впервые за эти недели мы увидели элементы американской культуры: рекламные щиты с изображениями кока-колы и джинсов «Гэп».

Наш гид превосходно говорил по-английски и в ответ на вопрос о городе кивнул.

– Да, Аддис – современный город. Хотя обычно он не такой чистый.

– То есть?

– На прошлой неделе состоялось собрание представителей африканских наций. Город несколько недель чистили, чтобы произвести на них благоприятное впечатление.

Впрочем, здесь вообще было мало работы для уборщиков. Аддис-Абеба, пусть и на первый взгляд, казался невероятно, почти шокирующе богатым по сравнению с городами, которые мы недавно посетили.

Утром наша группа снова поехала в аэропорт и на двух винтовых самолетах вылетела в Лалибелу.

Лалибела – духовный дом Абиссинской (или Эфиопской) православной церкви, однако она более известна своими церквями, вырубленными в скалах еще в тринадцатом веке. Сделать это приказал король Лалибела, и сорок тысяч рабов вырубили в скалах одиннадцать церквей. Их уникальность в том, что они подземные – крыши находятся на уровне земли.

Приземлились мы на каком-то аэродроме, окруженном скальными пиками. Помимо здания аэропорта других строений вокруг не было. Пейзаж напоминал южную Неваду в районе гор: каменистая почва, скудная растительность, а по долине стелется низкорослый кустарник.

Нам сказали, что Лалибела находится в двадцати пяти милях отсюда, на высоте в две тысячи футов над уровнем моря. Выщербленная асфальтовая дорога змеилась по долине и уходила в горы, за час пути мы не увидели ни одного транспортного средства.

Впрочем, в восьми милях от Лалибелы нам встретился идущий в город мальчик лет десяти с огромным джутовым мешком угля на спине. Этот мешок был выше и шире самого мальчика. Улыбнувшись и помахав рукой нашему автобусу, мальчик продолжил свой медленный путь в город.

* * *

Большая часть Лалибелы располагается в стороне от главной трассы, вдоль ухабистых гравийных дорог. Далеко не в каждом местном доме, построенном из необожженного кирпича и крытом соломой, застеклены окна; зато в городке есть несколько кафе, маленькие семейные предприятия и сувенирные лавки. Почти все встреченные нами жители носили одежду в западном стиле. Вдоль дорог стояли торговцы, на их столиках лежали различные футболки с логотипами американских фирм. В сущности, Лалибела является эфиопской приманкой для туристов.

Наши автобусы припарковались недалеко от знаменитых церквей, и стоило нам выйти наружу, как нас осадили толпы подростков. Однако в отличие от остальных мест, которые мы посещали, у них не было безделушек на продажу. Они просили денег – каждый ребенок твердил, что это на школу или учебники. В конце концов эфиопские полицейские разогнали их, размахивая жезлами.

Лалибела была для нас самым малоизученным местом во всем путешествии, мы совершенно не представляли, что увидим. Впрочем, разочарованными мы не остались. При первом же взгляде на одну из церквей мы поняли, сколько кропотливого труда было затрачено на то, чтобы вырубить ее в скале вручную. Она оказалась большой – по меньшей мере шестьдесят футов в длину и сорок в ширину. Вокруг нее стояли вполне современные подмостки с крышей.

– Крыша защищает церковь от дождей, – пояснил гид.

Следующие несколько часов мы бродили от одной церкви к другой. Внутри царил мрак, окна были далеко не в каждой церкви. Снаружи висели лампы, но свет от них почти не разгонял темноту. На гладком полу – за восемьсот лет верующие вытоптали его чуть ли не до состояния ледяного катка – тут и там лежали коврики: церкви до сих пор посещались. Жаль, что лежали они не на всем полу, и нам приходилось идти осторожно, как слепым, чтобы не упасть.