36 рассказов - Джеффри Арчер

Поданный утром завтрак состоял из молока, тоста и яйца, причем подавали его в три приема с большими перерывами. Так что те из нас, кому днем предстоял забег, ланч решили пропустить: опоздаешь на дневное выступление — и можешь прощаться с соревнованиями.

За два часа до начала нас привезли на автобусе к стадиону «Неп» и выгрузили возле раздевалок (я, кстати, все думаю: а почему не «одевалки»?). Мы переоделись в тренировочные костюмы и теперь сидели на лавках в тревожном ожидании, когда нас вызовут на старт. Так прошла, казалось, целая вечность, а на самом деле лишь несколько минут. Наконец появился кто-то из официальных лиц и проводил нас на беговую дорожку. Поскольку это был первый день соревнований, стадион был забит до отказа. Когда я закончил свою обычную разминку — бег трусцой, ускорение, несколько гимнастических упражнений, — по репродуктору на трех языках объявили о начале забега на 100 метров. Я снял тренировочный костюм и побежал на стартовую позицию. По команде судьи уперся шиповками в стартовые колодки и замер в нервном ожидании выстрела. На старт, внимание, марш — бах! Через какие-то десять секунд забег завершился. В том, что я пришел последним, оказался единственный плюс: у меня теперь было целых шесть дней, чтобы изучить венгерскую столицу.

Прогулки по Будапешту напомнили мне детство в послевоенном Бристоле. Правда, с одним явным отличием. Здесь, помимо разбомбленных до основания зданий, кое-где на стенах мне попадались и следы от пуль — над рядом ряд. Восстание — несмотря на десять минувших лет — со всей очевидностью напоминало о себе: возможно, потому, что граждане Венгрии не хотели, чтоб кто-то об этом забыл. У прохожих были равнодушные, начисто лишенные каких-либо эмоций лица, многие из них шли медленной шаркающей походкой, и создавалось ощущение, будто это нация престарелых. Если же ты без всякой задней мысли спрашивал, почему так, тебе отвечали, что им не к чему спешить и нечему радоваться, при этом друг к другу они были исключительно внимательны.

На третий день соревнований я вернулся на стадион, чтобы поболеть за приятеля, выступавшего в полуфинале бега на 400 метров с барьерами — первом номере дневной программы. Имея пропуск участника, я мог расположиться в любом месте полупустой арены и решил понаблюдать за забегом с трибуны у поворота беговой дорожки. Отсюда финишная прямая была как на ладони. Я сел на деревянную скамью, не особо приглядываясь к соседям.

Начался забег. Когда приятель на повороте преодолел седьмой барьер — до финиша их оставалось еще три, — я вскочил на ноги и поддерживал его, не переставая, все время, пока он несся по финишной прямой. В итоге он пришел третьим, что обеспечило ему место в финальном забеге на следующий день. Я снова присел, чтобы записать все подробно в программку. Потом собрался было уходить: ни в секторе для метания молота, ни среди прыгунов с шестом британцев не было, — когда сзади раздался голос:

— Вы англичанин?

— Да, — ответил я, поворачиваясь в ту сторону, откуда прозвучал вопрос.

На меня смотрел мужчина средних лет. Он был одет в костюм-тройку, который, должно быть, вышел из моды еще тогда, когда в нем ходил его отец, и как-то не верилось, что подобный крой когда-нибудь вновь станет модным. Кожаные заплатки на локтях не оставляли ни малейших сомнений в том, что мой собеседник — холостяк. Так их мог пришить только мужчина, или же напрашивался вывод, что локти у незнакомца расположены в не совсем обычном месте. Судя по длине брюк, его отец был выше сантиметров на пять. У нынешнего владельца костюма было несколько седых прядей в волосах, усы, как у моржа, и румяные щеки. Голубые глаза глядели устало и все время были полуприкрыты, как затвор только что щелкнувшей фотокамеры. Лоб весь в морщинах — на вид мужчине можно было дать и пятьдесят лет, и все семьдесят. А по общему впечатлению — нечто среднее между трамвайным кондуктором и безработным скрипачом.

Я снова сел.

— Надеюсь, я вам не помешал? — поинтересовался он.

— Да нет, нисколько! — ответил я.

— Нечасто выпадает возможность пообщаться с англичанами. И когда мне встречается кто-то из них, я тут же беру быка за рога. Это выражение подходит для такой ситуации?

— Вполне! — кивнул я, прикидывая в уме, а сколько венгерских слов знаю я. «Да», «Нет», «Доброе утро», «Счастливо», «Я заблудился», «Помогите».

— Вы тоже участвуете в студенческих соревнованиях?

— Участвовал, — уточнил я. — Я выбыл довольно быстро. Еще в понедельник.

— Довольно быстро выбыли, потому что недостаточно быстро бегали?

Я одобрительно рассмеялся: а мастерски он обращается с моим родным языком.

— Откуда у вас такой безупречный английский? — полюбопытствовал я.

— Боюсь, сейчас он в несколько запущенном состоянии, — ответил старик. — Но пока мне еще разрешают преподавать его в университете. Должен вам признаться, что спорт мне абсолютно неинтересен. Но подобные мероприятия дают возможность отловить кого-нибудь вроде вас и почистить поржавевшую машину — хотя бы несколько минут.

Он как-то устало улыбнулся мне, но глаза его заметно оживились.

— А из какой части Англии вы родом? — Тут произношение впервые подвело его, это «родом» было больше похоже на «рядом».

— Из Сомерсета.

— Так, — кивнул он. — Самое, наверное, прекрасное графство Англии.

Я улыбнулся: большинство иностранцев, как мне казалось, дальше Стратфорда-на-Эвоне или Оксфорда не забираются.

— Переезжаешь Мендипс, — продолжал он, — вечнозеленую холмистую сельскую местность с обязательной остановкой в Чеддере, чтобы взглянуть на пещеры Гоу, и в Уэллсе, чтобы полюбоваться на черных лебедей, звонящих в колокол у стены, окружающей собор,[5]и в Бате, чтобы посмотреть, как жили в классическом Риме. А потом можно пересечь границу графства и отправиться дальше, в Девон… Вам не кажется, что Девон еще прекрасней, чем Сомерсет?

— Не кажется! — решительно ответил я.

— Возможно, вы относитесь к этому с некоторым предубеждением, — рассмеялся он. — Постойте-ка, сейчас постараюсь вспомнить:

Западных графств — семь их,

Но самое славное — Девон.

Возможно, Харди, как и вы, тоже был в плену предубеждений и думал только о своем ненаглядном Эксморе, Тивертоне и Плимуте Дрейка.

— А у вас какое графство самое любимое? — спросил я.

— Мне кажется, Норт-Райдинг в Йоркшире так и остался недооцененным, — ответил старик. — В разговоре о Йоркшире всем, скорее, придет на ум Лидс, Шеффилд и Барнсли. Угольные шахты и гиганты тяжелого машиностроения. Путешественникам следовало бы проехать и посмотреть на замечательные, непохожие друг на друга сельские виды. Линкольншир слишком плоский и однообразный, а большую часть Мидлэндс сейчас, должно быть, испортили разрастающиеся во все стороны города. Меня никогда не привлекали все эти бирмингемы. А вообще я предпочел бы Уорчестершир и Уорвикшир: старые английские деревни в Котсуолде и главная жемчужина этих мест — Стратфорд-на-Эвоне. — Мой собеседник вздохнул. — Как бы я хотел оказаться в Англии в 1959 году, когда мои сограждане оправлялись от ран восстания! Лоуренс Оливье, играющий Кориолана, — вот еще один мужчина, который никогда не стремился выставлять напоказ свои раны.