Расколотый мир - Татьяна Гармаш-Роффе

Если Алеша налил ей джин-тоник, то, значит, ситуация того требовала.

– Сядь, Саша. У меня есть новости.

Александра сделала несколько быстрых глотков. Ей стало страшно.

– Я установил личность похитителя наших детей… – с некоторой торжественностью проговорил Алексей.

Она ждала продолжения.

– Правда, мы его пока не взяли – он не проживает по месту регистрации, – но это вопрос времени!

Алексей пригубил коньяк, Александра отпила еще несколько глотков джина с тоником. Голова немного закружилась. От алкоголя или от предчувствия?

– Местонахождение наших детей пока установить не удалось, но я уверен, что завтра мы их найдем, Саша… И я уверен, что они живы! Ну, практически. Практически уверен!

– Почему? – разомкнула наконец Александра пахнущие можжевельником губы.

– Потому что тот парень, что их похитил…

Алексей отпил еще глоток коньяку.

– Это мой сын, Саша…

Прошлое в настоящем времени

До того как он встретил Александру,[6]Алексей долго жил один. С женой они развелись через несколько лет совместной жизни – он тогда еще на Петровке работал. Был ли он виноват, что пропадал целыми днями, вечерами, иногда ночами в поисках преступников? В том, что ей вечно не хватало его?

Была ли она виновата, что не сумела понять и принять его образ жизни и существования? Что не рассчитала свои силы, выходя замуж за опера из угро?

Какая разница? Алексей никогда не пытался положить на чаши весов чью бы то ни было вину, чтобы, взвесив ее в аптекарски-точных дозах, припечатать приговором. Просто они не сумели сосуществовать, вот и все.

Единственный упрек жене заключался в том, что она, сойдясь с которого лучшим в ту пору другом – имя его Алексей забыл навсегда! – обманывала его с ним целый год.

Впрочем, он не держал зла. Просто недоумевал: нельзя разве было поступить честнее? Чтобы не накопилось так много обмана, так много предательства?

Как бы то ни было, после развода потянулась долгая полоса одиночества. Он к нему привык, он с ним сроднился, он усмотрел в нем преимущества и даже ему радовался…

Пока не встретил Александру. Да и то, разве мог он тогда даже мечтать, что эта встреча положит конец его затянувшемуся холостячеству?

Нет, конечно же, нет.

Впрочем, история его отношений с Александрой не имеет никакого, ни малейшего отношения к истории его развода.

Точнее, не к истории развода, а к его послеразводной жизни. А в ней были женщины, отношения с которыми не перерастали в любовь. Извините, может, вот так надо было бы сказать: в Любовь?

Они ограничивались дружбой. Извините, может, надо было бы сказать: Дружбой?

Нет, вряд ли тут уместна заглавная буква. И даже слово «дружба» не совсем уместно…

Дело было, по всей видимости, в нем самом.

Если он к чему и располагал, то скорее к дружеской доверительности, а вовсе не к страсти. У него была тьма-тьмущая таких подружек, чужих жен и любовниц, приходивших плакаться в его жилетку и твердивших о его замечательной душе. Если дамы иногда и покушались на его тело, то в основном ведомые желанием отомстить своим мужьям или любовникам – как раз из той разновидности, к которой принадлежал Серега, – и немного забыться. «Ты такой славный», – говорили они с некоторым сожалением, многозначительно беря его руку и заглядывая в глаза, но Кис слышал недосказанное: «…вот только я почему-то люблю не тебя, а моего мерзавца…»[7]

Алексей помнил, как в ту пору, даже не будучи влюбленным ни в одну из этих «подружек», он все же испытывал горечь и недоумение: неужели, чтобы заслужить любовь, нужно сделаться мерзавцем?

Эти сомнения давно прошли. Встреча с Александрой все поставила на свои места: не нужно быть «мерзавцем», нужно было просто дождаться ту, которая сможет любить его за то, что он есть. За то, что он умеет любить и отдавать себя. Той, которая будет его любить и отдавать себя.

А тогда, в послеразводный период, он свои отношения с женщинами ограничил до роли дружеской жилетки. И роль эта иногда простиралась до постели – по их, женщин-подружек, инициативе. С его стороны это было что-то вроде психотерапевтической помощи…

Вот об этих женщинах и вспомнил Кис, услышав от хозяйки ирландского сеттера о том, что глаза у Мити были разными.

Разными, как у него самого! Один карий, второй зеленоватый!

Из памяти мгновенно вынырнул давний звонок. Какая-то из его подружек, спустя годы, вдруг позвонила и спросила: «Леш, у тебя ведь разные глаза, да?» Кажется, на его встречный вопрос она ответила что-то в духе: мол, познакомилась с одним человеком, у него глаза разного цвета, ну я и вспомнила, что у тебя тоже, вроде бы, и решила уточнить…

Кто же это был?! Ася? Аня? Нина? Как он ни старался, но ему не удавалось «услышать» ее голос… Тогда ему и в голову не могло прийти, чем ее вопрос был вызван, – и он не придал ему значения…

Но теперь тот давний звонок стал понятен. Более того, он приобрел веский статус доказательства, что его догадка верна!

Все свидетели утверждали, что у Мити глаза карие. И когда инвалид рассказал о содержимом чемодана, где находились в числе прочего цветные линзы, Кис с Серегой решили, что парень маскировал ими светлые глаза. Логично? Логично.

Однако на самом деле он скрывал под линзами разные глаза… Алексею сильно повезло, что Валентине Степановне довелось их увидеть. Это было как-то утром, по ее словам, молодой человек на работу собирался уезжать, выпустил Пенса на газон. А пес возьми да заиграйся с собакой Валентины Степановны. Митя звал его, звал, но пришлось ему в конечном итоге за своим Пенсом идти. Вот тогда она на глаза его и обратила внимание…

Пенс ли подвел Митю, или сам он допустил оплошность, слишком рано в тот день сняв линзы перед работой (где коллеги наверняка знали настоящий цвет его глаз), – но Алексею выпал подарок.

Теперь фоторобот показался ему не таким уж неудачным. Вдруг он усмотрел в нем и похожий подбородок, и линию губ… Внешнее сходство, – если фотороботу можно вообще доверять, – на этом заканчивалось, но оно не имело значения. Никакого. Потому что в его догадке мгновенно поместилось все остальное, – само поведение похитителя укладывалось в нее внятно и убедительно!

В первую очередь стали понятны его мотивы. Алексей не ошибся: это была месть. Отчего и – он снова не ошибся! – требование о выкупе никогда бы не поступило.