Крысиная охота - Кирилл Казанцев

Никита двинулся вперед. В заплывших глазах генерала заметалась паника. Он напрягся, пятка едва не соскользнула с обрыва. Россохин подошел вплотную, пытливо посмотрел ему в глаза.

— По нашему глубокому разумению, Григорий Алексеевич, людей, подобных вам, на белом свете быть не должно. Вас следует удалять под корень — во избежание жертв среди мирного населения.

И не успел генерал возразить, как Никита схватил его за ворот и со всей силы ударил в живот. Олейник охнул, согнулся.

— Тупая травма живота… — задумчиво вымолвил Коваленко.

Генерал сделал попытку вцепиться в своего мучителя — если и падать, то вместе. Но Никита ударил по рукам, и те беспомощно повисли. Он больше не держал генерала за шиворот. Тот все понял по глазам.

— А теперь о высоком, — голосом диктора за кадром сказал Коваленко.

— Подожди, не бей… — простонал Олейник. Но последовал мощный удар, и генерала вырвало на собственные ноги. Он зашатался, в глазах метался ужас. Шагнул вперед, но это уже роли не играло, центр тяжести сместился за край. Он замахал руками, взвыл предсмертным воем, сорвалась нога, за ней вторая…

Никита с любопытством, перегнувшись через край, наблюдал за падением генеральского тела. А тот срывался с выступов, летел дальше, разверзлась черная пасть. Прошуршало что-то в траве, напряглась, завибрировала толстая ветка зависшего над обрывом дерева. К ней была привязана прочная веревка. Другой ее конец крепился к щиколотке генеральской ноги. Григорий Алексеевич об этом не знал — веревку завязали не туго, ступни завалило листвой. Он не долетел до дна какие-то метры — веревка натянулась, с пружинила ветка — генерала потащило обратно. Снова толчок, Григория Алексеевича закружило, он с разгона ударился об обрыв. Выдержала ветка, уцелела веревка. Не выдержал генерал. От удара выбило дух, и он повис над весело журчащим ручьем…

День затих. Уже смеркалось. В гостиной горел торшер над центральным журнальным столиком. Василий Иванович сидел в полумраке в углу, с этой позиции он контролировал обе двери. Вот уже несколько часов он пребывал в этом кресле — обрюзгший, раздавленный, оцепеневший, временами проверяя пистолет за пазухой — семизарядный «Вальтер». Он мог его выхватить на счет «один». На другом конце гостиной развалился на кушетке Глобарь. Он немало выпил за последние сутки, но не буянил, не острил, только мрачнел и, наконец, отключился. На фоне событий, о которых можно не говорить, Николай Аверьянович уверовал в фатализм. А Василий Иванович не ел, не пил, не спал, он прирос к этому креслу, и никто бы не догадался, что в голове у губернатора протекает бурная дискуссия. Первое «Я» смертным боем билось со вторым. Примерно час назад за окном послышались стоны — те из раненых на берегу Барнаша, кто еще не потерял способности ползать, плавать, держась за бревно, добрались до пансионата и ползли в «медчасть», надеясь, что там их хотя бы перевяжут. Этим людям больше некуда было податься. Василий Иванович старался не вслушиваться в их стоны. Протащились все, кто мог, стало тихо. За окном окончательно стемнело. В душе разверзалась огромная черная дыра…

Несколько минут назад с докладом заходил Крейцер. Он кашлял и чихал — хорошо покупался, спасая свою шкуру. Покосился на пузырящегося Глобаря.

— На воротах никого, Василий Иванович, — мрачно изрек Крейцер.

— В смысле? — похолодел губернатор.

— Сбежали, — пояснил начальник охраны.

— Но куда они могут сбежать? — не поверил Василий Иванович.

— Куда угодно, — пожал плечами Крейцер. — Лишь бы здесь не оставаться. В принципе, я их понимаю, Василий Иванович. Парни, конечно, держатся за свою работу, но инвалидов мы в любом случае увольняем без выходного пособия. Прогуляются пешком, глядишь, к утру дойдут до какой-нибудь деревни…

У губернатора сложилось ощущение, что Крейцер одобрял поступок этих трусов и предателей.

— Кто у нас остался? — проворчал Василий Иванович.

— Вы да я, — вздохнул Крейцер. — А еще Илья с Вадимом — вы предусмотрительно не разрешили Олейнику послать их в бой. Парни на улице за дверью — если что, прибегут по первому зову.

— Олейник не объявился? — без всякой надежды спросил Василий Иванович.

— Нет, — сказал Крейцер. — Распоряжения будут, Василий Иванович? Если не хотите запрашивать подмогу из Яроволья, может, есть смысл собрать всех, кто остался, форсировать реку и уходить куда подальше?

— Я подумаю, — ответствовал губернатор, закрывая глаза.

Крейцер удалился на второй этаж — искать в пустующих гостевых апартаментах что-нибудь от боли в горле. А Василий Иванович вновь провалился в оцепенение. Подмогу из города вызывать нельзя — это будет начало конца. Пойдут слухи, «недостоверная» информация, а тут еще несчастья со знаковыми городскими персонами. В общем, шила в мешке не утаишь, где-нибудь да вылезет. А если вспомнить про несколько десятков раненых под присмотром Таманцева, запертых на конюшне бомжей, которых проще убить, чем прокормить водкой… Уходить впятером — тоже не выход. На улице темно, страшно, рыщут злобные «мстители», да и куда он потом денет этих четверых?

Тоска давила, как стальной пресс. Невыносимо хотелось выпить, но он боялся. Он должен контролировать хоть что-то. Криво ухмыльнулся — вот так, наверное, и Гитлер в последние часы сидел в точке дремучей под землей, готовился к самому страшному…

И Василий Иванович решился. Даже полегчало. «Мстителей» уже не одолеть. Нечем. Последствия ужасны. Пусть не сразу зашевелятся компетентные органы, пока еще запрягут, согласуют все вопросы — мол, правильно ли они поняли поставленную задачу? Не будь даже в деле этих чертовых «мстителей», как объяснить наличие массы подстреленных людей, как объяснить случившееся с его партнерами? Объяснить-то как раз можно, но для этого требуется время и команда специалистов с воображением. А он один, ситуация подвешена, злобные силы на пороге. Да еще из этих подстреленных кто-нибудь да ляпнет лишнее следователю. Василий Иванович должен исчезнуть! То есть совсем, с концами. Пусть ищут пожарные, ищет полиция, его нигде не найдут. Да, упоение властью — великий наркотик, без власти ему будет трудно, но это разумная плата за то, чтобы остаться на свободе и при деньгах. Хватит этих дел, он уже не молод (хотя и полон сил), уедет на какой-нибудь островок, купит с потрохами этот островок. Деньги на счетах, здоровье при себе, семья без него уж как-нибудь потерпит…

Несколько минут он обмозговывал привлекательную идею. Сердце возбужденно застучало. Исчезай, Василий Иванович, исчезай! Вырвись из этой душной дыры, утром будешь далеко, поймаешь машину, идущую в соседнюю область, поменяешь личность, имя с фамилией. Твои деньги сокрушат любую стену! Не нужно дожидаться, пока вчерашние единомышленники пожертвуют тобой во имя собственного спокойствия…

Но бежать он должен один! Исчезать, так исчезать!

Заворочался, очнулся Глобарь, уставился мутным взором на тучный силуэт губернатора. Мерзко захихикал:

— Вы все сидите, Василий Иванович, боитесь? Правильно, бойтесь… — и зашептал со сдавленным придыханием. — Они слышат вас… Они везде…