Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

5) Заплетин Михаил Гаврилович, 32 лет, уполномоченный упродкома при Викуловской продконторе, 21 декабря 1920 года оскорбил матерной бранью членов Каргалинского волисполкома, угрожал: „Заморю всех“; оскорблял такими же словами гр. Чернякова и др.; незаконно приказал заведующему кожевенным заводом Земерову выдать ему, Заплетину, 11 штук лайки, одну простую кожу и подошвы; присвоил казенные мешки из пункта для своей тужурки; взял самовольно для себя из продконторы лично 100 яиц; заколол самовольно для своих нужд корову из государственного гурта; 21 января 21 г. в селе Викулово учинил пьянство с несколькими лицами, напившись самогонки (а что – за распитие тоже судили?! – Е.П.).

6) Полякевич Станислав Александрович, 39 лет, зам. ишимского упродкомиссара, грубо обращался с населением и должностными лицами, говорил им: „Не хватит по разверстке, тебя подвесим и пополним. Вздернем тебя на веревочке и будем тобой довешивать“; при выполнении разверстки шерсти он предлагает: „Стригите кожи, а также у баб и жен своих“; все это сопровождалось площадной бранью… в селе Голшманово Полякевич ругал предсельсовета матерными словами, бил кулаком по столу и кричал: „Заморю в тюрьме и расправляясь с вами!“; согласно заявления секретаря Малышенской организации РКП, Полякевич кричал: „Заберу твою жену и детей, конфискую имущество!“ В деревнях Шулындино, Свинино и др. Полякевич под угрозами – в частности, увеличения разверстки на то или иное лицо – требовал, чтобы его и его продотряд крестьяне кормили жареным мясом, причем для себя требовал по 150 блинов (!!! – Е.П.), что подтверждено дознанием милиции 3-го района.

Все вышеперечисленные лица имели в своем распоряжении продармейцев, и действия их, производимые иногда через тех же продармейцев и в их присутствии, разрушали дисциплину и развращали подчиненных им лиц, вызывая и в них такие же преступные действия»[134].

Да, это не просто круто – это крутиссимо! Такого не проделывал даже Дзержинский со своими чекистами. Если говорить о конкретных правонарушениях, то почти ничто здесь не тянет на Уголовный кодекс, а то, что тянет, повлечет за собой мизерные сроки. Но Уголовного кодекса в 1921 году еще не написали, и ревтрибунал рассудил не по закону, а по революционной совести. Действия этих людей вызвали восстание, стало быть, высшая мера и никаких разговоров. Интересно, кого из этой шестерки он пощадил?

* * *

До тех пор, пока не была построена четко централизованная система управления, на местах царил беспредел. После того, как она была построена, местная власть присмирела, срываясь в штопор лишь в экстремальных ситуациях. То же самое будет при коллективизации, которая всю дорогу перехлестывала через край и всю дорогу сопровождалась судебными процессами над «перегибщиками». То же самое – при «тридцать седьмом годе», после которого постаревших, но не присмиревших «революционных мальчиков», наконец, перестреляют, решив эту проблему самым простым образом[135].

Да, народ оказался не таким, каким его видел в своих мечтах революционер. Но и революция тоже оказалась не такой, какой ее видел в своих мечтах народ. Результатом столкновения этих двух прискорбных обстоятельств стала целая цепь восстаний, которая легла в основу крестьянской войны.

В отличие от схватки красных с белыми, которая была на самом деле отечественной войной, многолетние перманентные разборки власти с «третьей силой» можно классифицировать как подлинную гражданскую войну. Ибо на сей раз ее организаторы находились внутри России. Потому что без организации, конечно же, не обошлось. Не одни большевики умели работать с массами.

К лету 1918 года деревня состояла из трех социально-политических групп. Слева располагались большевистски ориентированные бедняки, замордованные беспросветной жизнью до полного бесстрашия. Справа – кулаки и зажиточная верхушка деревни, экономически связанные с рынком, а политически – с эсерами и готовые, в точном соответствии с Марксом, на любые преступления ради свободной торговли. А в середине колыхалось громадное «болото», которое смотрело на события чисто по-готтентотски, зная лишь свой сиюминутный материальный интерес. Крестьянский идеал был сформулирован еще в народовольческой прокламации: «Забрать свою землю, податей не платить и рекрутов не давать». И потому неудивительно, что, столкнувшись с реальностью новой жизни, часть деревенского населения испытала совершенно справедливую обиду. Как же так – власть народная, а податей и рекрутов требует по-старому?

Однако недовольство – не выступление, выступление – не восстание, восстание – не война. Чтобы первое переросло в четвертое, нужны достаточно мощная и грамотная политическая сила, хотя бы самая примитивная идеология и военные кадры. Как выплескивался крестьянский протест в отсутствие организующей силы? Поднимутся мужички, пошумят, побьют нескольких местных деятелей, отведут душу и успокоятся. В крайнем случае, придет отряд, даст пару выстрелов в воздух и легко всех разгонит. Иногда, впрочем, и не в воздух – тогда бежали еще быстрее…

Феноменальная по идиотизму, но чрезвычайно показательная история произошла в селе Дубровка Кузнецкого уезда Саратовской губернии весной 1919 года. Известна она из отчета председателя Дубровского волисполкома, написанного таким специфическим слогом, что все подробности понять так и не удалось. А то, что удалось – вот оно.

Началось все с того, что 14 марта приехали милиционеры из города, чтобы арестовать местного священника Раевского. Тот ехать отказался, а стал на колени и сказал: «Расстреляйте меня здесь!» Его начали уговаривать все же поехать (! – Е.П.), тем временем кто-то ударил в набат, собрался народ, начался долгий базар крестьян с исполкомом и милиционерами. Крестьяне уверяли, что священник стоит на платформе советской власти, исполком засвидетельствовать это отказывался, но не потому, что это было не так, а потому, что тот сразу с милицией не поехал, и в результате получился скандал.

Вечером 16 марта базар дошел до стадии мордобоя. Одного из представителей местной власти поймали, заперли в совете и, как говорится в отчете председателя Дубровского волисполкома, «там его били, точнее, оскорбляли»[136]. К милиционерам прибыло подкрепление, которое выгнали, после чего появился отряд. Отряд начал оцеплять село, предлагая гражданам разойтись, и даже дал для острастки несколько холостых залпов. Люди, не будь дураки, поняли, что стреляют холостыми, стали подходить к красноармейцам и браться за стволы. Ну, те и врезали два залпа со всей дури. Результат – 14 убитых и 4 раненых. Священника все же арестовали, однако все село было уверено, что его оговорил какой-то бывший секретарь Мясников из-за коровы – а в таких случаях люди редко ошибаются. Так что дело, судя по всему, должно было кончиться ничем[137].