Никогда не обманывай виконта - Рене Энн Миллер

Саймон остановился перед ней и дружелюбно наклонил голову.

Его взгляд неторопливо заскользил по ее телу, и все подозрения Эммы насчет того, что его прикосновения и удовольствие от них ей приснились, моментально испарились.

– Эмма, как ваши дела?

– Все хорошо, сэр.

– Ваш брат еще дома?

– Нет, он уехал на следующее же утро после своего появления.

– Вы сумели выяснить, что его беспокоит?

– Он заверил меня, что ничего. Всего лишь давление школы и экзаменов, из-за которых он слегка на взводе.

Саймон взглянул на Ника, державшего метлу.

– Чем это ты занят, парень?

Ник уставился себе под ноги. А когда поднял голову, щеки его покраснели.

– Мисс Траффорд предложила мне койку и еду, если я сделаю для нее кое-какую работу.

– Койку? – спросил Саймон, переводя взгляд на нее.

– Ник, – сказала Эмма, чувствуя, как неловко мальчику, – спроси, пожалуйста, миссис Флинн, не будет ли она так добра написать для меня список бакалейных товаров, которые понадобятся нам на этой неделе?

– Да, мэм.

Дверь за ним захлопнулась.

– У него нет дома? – Саймон смотрел ей прямо в глаза.

Эмма покачала головой.

– Думаю, что нет.

– И вы взяли его к себе? – Саймон обхватил ладонью гладко выбритый подбородок.

– Да, на эту ночь, в обмен на то, что он кое-что сделает. Я как раз собиралась предложить ему работу с проживанием, когда вы вернулись.

На гладкой коже лба между двумя темными бровями появилась складка.

– Почему?

– Почему? – переспросила она.

– Да, почему вы готовы взять его к себе?

Он снова уставился ей в глаза, словно не мог ее понять.

Что ж, это вполне объяснимо, ведь он считает, что она его ограбила.

– Потому что я думаю, что он сирота. И он не намного старше моей сестры. Я даже вообразить не могу, каково это – жить на улице. Спать на холоде и волноваться о том, где поесть в следующий раз. Он два дня просидел на вашем крыльце, ожидая вашего возвращения.

Подбородок Саймона напрягся.

– Проклятье. Я же не знал! Он сказал Харрису, что живет на Теобальд-роуд. Но мне следовало догадаться, что здесь что-то не так. Следовало предложить ему постоянное место.

Саймон Редклифф – человек сострадательный. И от понимания этого сердце сжалось в груди и Эмму охватила та самая дурацкая тоска, которую она испытывала, пока он отсутствовал.

– Он обрадуется. Придете сегодня позировать для портрета?

– Приду. В два часа для вас удобно?

– Вполне.

Он чуть подался к ней, и она учуяла его мужской, головокружительный запах. Пальцы ног в туфлях сами собой поджались. Она вспомнила ощущение его губ на своих. Жар его кожи. То, как порочно он к ней прикасался. И захотела снова пережить это.

«Саймон Редклифф опасен, и не только тем, что может засадить тебя за решетку».

– Значит, увидимся в два. – Эмма повернулась и вошла в дом, трепеща от предвкушения, а в животе у нее порхали бабочки.

– Вы скоро протопчете дорожку в ковре, милорд, – сказал Бейнс, высунув голову из гардеробной в спальне Саймона.

Саймон, прищурившись, недовольно посмотрел на камердинера и плюхнулся в мягкое кресло у окна. Упершись локтями в колени, положил подбородок на сложенные ладони.

Эмма Траффорд, такая жалостливая – настоящая загадка, требующая разрешения. Все в ее доме, начиная с протертых ковров и заканчивая поблекшей мебелью, кричит о нищете, угнездившейся там, и все-таки она была готова взять к себе Ника.

Как подобная женщина может быть его дьяволицей? Она же полная противоположность человеку, способному на такие поступки.

У Эммы доброе сердце. Достаточно взглянуть на то, как она любит свою сестру. Собственно, ее бы уже следовало канонизировать за терпение, которое она проявляет по отношению к этому ребенку.

«Ты ошибаешься, считая, что она и есть твоя роковая женщина», – прошептал голос в его голове. Но так ли это? Или просто она настолько хитра? Он вспомнил слова Уэстфилда о том, что его, Саймона, свидетельства в лучшем случае никчемные. И если быть честным с собой, то он вынужден с этим согласиться. И он ни разу не видел, чтобы к Эмме приходил какой-нибудь мужчина, за исключением того неуклюжего бакалейщика. Вряд ли тот болван – ее сообщник.

Саймон подумал о грошовой книжонке про инспектора Уитли, которую недавно прочитал. У инспектора имелось внутреннее чутье на подозреваемых. Шестое чувство. И все внутри Саймона кричало о том, что это та самая женщина. Все, кроме здравого смысла.

– Черт побери, – проворчал он.

Бейнс снова появился на пороге гардеробной.

– Вы что-то сказали, милорд?

– Нет, просто разговариваю сам с собой.

– О боже, – пробормотал Бейнс.

– Что? – Саймон прищурился.

– Мой первый хозяин, лорд Хаттен, разговаривал сам с собой. И мы все знаем, что с ним случилось. Очень печально, когда джентльмен шестидесяти пяти лет требует, чтобы его одевали в короткие штанишки, и хочет, чтобы горничные шлепали его, называя несносным мальчишкой. Он сошел с ума, а началось все это после того, как он стал разговаривать сам с собой.

– Скажу еще раз, Бейнс, ты – великий утешитель. А Хаттен не был сумасшедшим, всего лишь извращенцем, к тому же неудовлетворенным.

– Может быть, и у вас все дело в этом же, милорд? – Ухмыляясь, как коварный лис, Бейнс скрылся в гардеробной.

Нет, у него дело не в этом. Или в этом? Говоря по правде, Саймон не мог подойти к Эмме на три фута, не отреагировав известным образом. Как чертов пес в охоте. Нужно садиться в карету и возвращаться в Мейфэр. Забыть о поисках кольца. Забыть про Эмму, про ее теплую улыбку, про странное чувство довольства, которое он испытывает каждый раз, когда входит в ее дом. Саймон потрогал затылок. Шишка прошла, но он был уверен, что удар как-то подействовал на его мозги.

Тяжело вздохнув, он подошел к картине Эммы – семейство, гуляющее в парке. Харрис поставил ее на каминную полку. Саймон провел пальцами левой руки по поверхности картины, прикоснулся к нарисованной женщине. Белокурая, как Эмма, а у джентльмена волосы темные. Пальцы, словно не в силах остановиться, скользнули к младенцу, сидевшему в плетеной коляске. Пухлые щечки, белое платье и кружевной чепчик. Саймон подумал о сыне Уэстфилда, о запахе малыша. А этот младенец тоже так пахнет?

Боже, он и правда сходит с ума. Это всего лишь картина, больше ничего.

Бейнс что-то произнес.