Молли имеет право - Анна Кэри

Мы с Норой кричали и хлопали так громко, как только могли, хотя члены Древнего хибернианского ордена и их приятели, вопившие что-то вроде: «Вот тебе двенадцать месяцев каторги!» или «Иди домой детей нянчить!» — практически заглушили наши одобрительные возгласы.

Потом миссис Ш.-С. упомянула о Вольфе Тоне, Роберте Эммете и других ирландских героях, заявив: «Интересно, понимает ли Ирландская партия, что, будь с ними ирландские женщины, гомруль мог бы принести людям много хорошего? Но раз ирландских женщин с ними нет, билль, может, и пройдёт, но обернётся ужасным фиаско».

После этих слов хулиганы засвистели и загудели так громко, что мы какое-то время не слышали, о чём говорит миссис Ш.-С.

Но потом они чуть притихли — как раз настолько, чтобы до нас донеслось: «Движение, способное породить женщин, готовых ради своих прав даже к тюремному заключению, просто так не остановишь. Вспомните: людям наши активистки не причинили никакого вреда. Бить стёкла — исторический метод протеста против действий правительства. Именно поэтому мы не трогали витрины магазинов — мы били только окна правительственных зданий». Мис сис Ш.-С. как раз пыталась объяснить, что они нарочно выбрали время, когда в этих зданиях не было служащих, чтобы никого не ранить, когда из передних рядов вдруг раздался совершенно невероятный звук, разом заглушивший её слова. Это был какой-то визгливый музыкальный инструмент, наигрывавший крайне неприятную мелодию.

— Господи, это ещё что? — вздрогнула Нора.

Даже с высокого пригорка мы едва могли разглядеть, что там происходит, и подпрыгивали до тех пор, пока наконец какой-то мужчина не сжалился над нами, пробурчав:

— Да это же мелодион.

Честно сказать, я не знаю, всегда ли мелодионы так звучат, но этот конкретный был просто отвратительным. Казалось, визг никогда не кончится. Мы даже решили было, что дамам придётся вообще свернуть митинг, потому что слов миссис Ш.-С. всё равно никто не мог расслышать. Но в итоге мелодионист сдался, и она смогла продолжить выступление, сообщив, что в Дублин скоро приедет премьер-министр, мистер Асквит, и что суфражетки определённо настроены ознакомить его со своими мыслями.

— Вот только он не посмеет явиться на митинг в Феникс-парке и обратиться к народу Ирландии! — воскликнула она, а потом упомянула, что скоро отправится в тюрьму, «место, где сразу и не скажешь, синее снаружи небо или серое», но суфражистское движение «в результате наших акций расцветёт с новой силой!».

Послышался смех, но много было и одобрительных возгласов. Потом из толпы посыпались вопросы, причём некоторые — вполне вежливые. Так, кто-то спросил, не безответственно ли громить чужую собственность, на что миссис Ш.-С. заметила, что раз уж по закону женщины приравнены к сумасшедшим, то и в их безответственных методах нет ничего удивительного. Кроме того, по её словам, к борьбе присоединяется всё больше и больше женщин.

— Несколько лет назад во всём Дублине едва набралось бы три сотни суфражеток, — выкрикнула она. — А теперь нас уже тысяча!

И в этих словах было столько смелости и оптимизма, что, даже если бы я ещё не посвятила себя движению, думаю, ей удалось бы меня убедить. Многие мужчины аплодировали. Потом снова начались вопросы (большинство из которых мы не смогли услышать, поскольку были слишком далеко сзади), дамы на них ответили, и на этом митинг закончился.

Мы стали пробираться через толпу к Филлис и Кэт лин, которые вместе с другими женщинами окружили ораторов чем-то вроде кольца, пока те шли к выходу из парка. Полисмены возглавляли процессию.

— Подождите нас в чайной, — крикнула Филлис, заметив нас. Полагаю, она опасалась, что мы можем пострадать (и это казалось весьма вероятным, поскольку кое-кто из дебоширов пытался протолкнуться следом за ними). Глядя, как она удаляется в сторону ворот, я задумалась было, не стоит ли нам всё-таки к ней присоединиться (вряд ли те мужчины попытаются напасть на ораторов, если рядом будут совсем юные девушки), когда знакомый голос вдруг произнёс:

— Я так и думал, что это вы. Пришли послушать?

Я обернулась и увидела Фрэнка. Он казался даже выше, чем я помнила. Светлые волосы, как обычно, спадали ему на глаза, а щёки раскраснелись, словно после бега (как оказалось, так оно и было).

— Кажется, мы не встречались? — сказал он, протянув Норе руку. — Я Фрэнк Ньюджент, друг Гарри. А вы ведь Нора, правда?

— Здравствуйте, — вежливо ответила Нора. Ну, у неё этот тон называется вежливым.

— Что вы здесь делаете? — спросила я, немного волнуясь, поскольку Фрэнк и Нора впервые встретились с тех пор, как она узнала, что я рассказала ему о нашей суфражистской деятельности.

— Играл в футбол на площадке, а на обратном пути заскочил послушать выступления. Надо сказать, эти суфражетки дали сегодня жару, да?

— Ещё как, судя по тому, что мы слышали, — хмыкнула Нора.

— Да, не самая восприимчивая публика, — сухо кивнул Фрэнк, поглядев вслед хулиганам, по-прежнему задиравшим суфражеток и тех, кто их защищал. А потом, набрав побольше воздуха, выкрикнул: — Право голоса для женщин!

Кто-то из тех мужчин обернулся и показал ему непристойный жест.

— Очаровательно, — поморщился Фрэнк. — Вы сейчас домой?

— Мы собирались в чайную дожидаться мою сестру. Она сейчас там, — ответила я, кивнув в сторону людей, окруживших ораторов.

— Ах, вон оно что. Могу я вас проводить?

— Вы непременно должны выпить с нами чаю, — чрезвычайно смело предложила Нора.

Похоже, Фрэнк слегка опешил, хотя и не в худшем смысле.

— Я бы и не прочь, но обещал родителям, что не стану задерживаться после футбола. Может, в другой раз?

Теперь пришла Норина очередь краснеть.

В общем, мы пошли к чайной. По пути Фрэнк спросил о здоровье Гарри.

— Он что-то неважно выглядел, когда заскакивал сегодня.

— Да всё с ним в порядке, — отмахнулась я. — Думаю, просто решил прогулять школу.

Но Фрэнк возразил: мол, нет, Гарри и в самом деле был настолько болен, что никак не мог возвращаться поездом вместе с остальной командой.

— Что ж, сейчас он определённо выздоровел.

— Знаете, Гарри на самом деле не так уж и плох, — рассмеялся Фрэнк. — Хотя, признаю, как брат он оставляет желать лучшего.

— Этот митинг он бы явно не одобрил, — сказала я, махнув рукой в сторону места недавнего действия.

— Вероятно, вы правы. Ну да ладно, может, в конце концов вы его переубедите.

— Сомневаюсь. — Мы почти дошли до чайной. — А что вы думаете насчёт… гм… битья окон?

Фрэнк сказал, что впечатлён действиями суфражистских лидеров.

— Неужели? — удивлённо переспросила Нора.

— Не уверен, что одобряю подобные действия в целом, но это было очень смело. И, безусловно, привлекло внимание публики.