Последняя королева - К. У. Гортнер

Сиснерос приподнял жесткие черные брови:

– При всем к вам уважении, мало кто разделяет вашу веру, будто во Фландрии вас кто-то ждет. Воистину нас удивляет подобная преданность.

– Удивляет? – как можно невозмутимее переспросила я. – Отчего же? Мы с Филиппом связаны священными узами брака. Надо полагать, вы уважаете их как никто другой. – Я помолчала. – Я написала ее величеству моей матери о своем решении. Вы пришли по ее просьбе? Или в вашем обычае вскрывать и читать ее личную переписку?

Он едва заметно улыбнулся:

– Ее величество просила меня поговорить с вами. Она прочла ваше письмо, но в последнее время на ее долю выпало немало испытаний, как из-за отсроченных кортесов, так и из-за забот о безопасности королевства. Решение вашего высочества лишь прибавило ей тревог.

Меня кольнуло дурное предчувствие.

– Мне очень жаль, если я стала причиной ее волнений, но она наверняка понимала, что рано или поздно этот день наступит. А поскольку я предпочитаю путешествовать морем, нужно подготовиться заранее.

– И вы собираетесь взять с собой в море младенца?

Я замерла:

– Он мой сын.

Сиснерос пристально посмотрел на меня и наконец кивнул:

– Конечно. И все же, ваше высочество, вы не можете просто так взять и отправиться во Фландрию. Мы ведем войну с Францией. Представьте, как будет рад король Луи, если в открытом море захватит в плен вас и испанского принца. За вас обоих дадут хороший выкуп. В обмен на вашу свободу он может даже потребовать, чтобы мы уступили ему Неаполь.

Неужели мать прислала его, чтобы он меня отчитал? И почему в таком случае она не приехала сама? Раньше она никогда не стеснялась устраивать мне выговор.

Я выпрямилась во весь свой рост:

– Вряд ли мне угрожает какая-либо опасность со стороны французов. Откуда Луи вообще знать о моем отъезде, если только мы сами ему не сообщим? – Я посмотрела архиепископу в глаза. – К тому же вы ведь явились не за этим, монсеньор? Говорите прямо. Почему мать прислала вас, а не приехала сама?

– Ее величеству нужно подписать несколько сот одобренных кортесами петиций, не говоря уже о ее обязанностях как монарха. Она просила меня сообщить вашему высочеству, что, к ее немалому сожалению, пока что необходимо ваше присутствие в Испании. Отъезд вашего мужа эрцгерцога в Арагон и его последующее бегство во Францию вызвали куда больше хлопот, нежели можно было ожидать. Хотя кортесы в этом году завершили работу, вас могут позвать, когда они соберутся снова.

Слова его мне не понравились.

– Что может случиться такого важного, чтобы мне пришлось остаться до следующего года?

– Я всего лишь слуга, ваше высочество. – Сиснерос наклонил голову, и меня пробрала дрожь. – Ее величество приедет встретиться с вами, как только будет возможность. Естественно, я передам ей все ваши соображения.

Я сжала руки, подавляя внезапное желание броситься прочь из комнаты.

– Я напишу письмо, – с удивительным спокойствием проговорила я, хотя мне казалось, будто я ступаю по тонкому льду. Мне даже удалось улыбнуться. – Вы наверняка устали, монсеньор. Позвольте мне проводить вас в ваши покои. Как долго вы намерены здесь пробыть?

Я направилась к двери, но он угрожающим жестом преградил мне путь:

– В том нет необходимости. Я пробуду здесь недолго, к тому же мои гвардейцы и я привыкли сами заботиться о себе.

– Гвардейцы? – переспросила я, чувствуя, как лед под ногами подламывается.

– Да. В округе происходят волнения: урожай не удался, а зима обещает быть суровой. До нас дошли слухи о волнениях в Медина-дель-Кампо, и мы решили, что стоит усилить вашу охрану. – Он холодно улыбнулся. – Всего лишь предосторожность, не более того. Вам не о чем беспокоиться. У вас и без того хватает дел, не считая забот о его высочестве инфанте. Вряд ли вы даже заметите перемену.

Я словно нырнула головой в омут. Гвардейцы. Он привел с собой гвардейцев. Он усиливал мою охрану. Несколько дней назад я побывала в Медина-дель-Кампо и видела процветающий город. На рынке царило полное изобилие, никаких признаков волнений я не заметила.

Сиснерос направился к двери.

– Когда? – спросила я, не в силах сдержать дрожь в голосе. – Когда сможет приехать ее величество?

– Скоро. – Он оглянулся через плечо. – Проявите терпение, ваше высочество. Даже правящая королева вынуждена следовать законам и решениям выборных органов, каковыми в Испании являются кортесы и совет. Порой у нее не остается выхода, кроме как подчиниться, даже несмотря на то, что она носит корону.

Меня пробрало холодом. Сиснерос снова наклонил голову, открыл дверь и вышел. Услышав его удаляющиеся шаги, я схватилась дрожащей рукой за спинку кресла.

Сиснерос уехал через два дня, столь же внезапно, как и появился. Но его шестьдесят с лишним гвардейцев остались, за одну ночь превратив уютное жилище в казарму. Мы с фрейлинами чувствовали себя в покоях словно в осаде, боясь, что моего сына могут похитить прямо из колыбели.

Последующий приезд Лопеса, секретаря матери, не уменьшил моих опасений. Чуть сильнее полысевший и измученный заботами, он тем не менее рад был меня видеть и, как и во Фландрии, попытался успокоить и ответить на все вопросы. Он заверил, что мать здорова, но у нее много хлопот с кортесами и что от моего мужа все еще нет никаких известий. Лопес также добавил, что мать лично послала его, чтобы служить мне, и взял на себя роль секретаря, помогая писать письма и отправляя их с курьером. Я знала, что письма доходят, поскольку каждый раз получала один и тот же бесстрастный ответ: следует проявить терпение и ее величество приедет, как только сможет. Пока же делать было нечего: наступила зима, и никуда ехать я не могла. Приходилось ждать весны. Если мне что-то требовалось, нужно было только попросить: Ла-Мота была обеспечена всем необходимым для долгого и сурового времени года.

Ни один из ответов не был написан рукой матери, хотя на каждом имелась ее печать, и мои подозрения росли с каждым днем. Я не сидела взаперти и могла выходить из покоев, когда мне вздумается, как и фрейлины. Но чтобы не оставалось никаких сомнений, гвардейцы архиепископа днем и ночью стерегли башню и главные ворота. Покинуть замок, минуя их, было невозможно.

Каждый день я поднималась на стену и часами стояла, кутаясь в плащ и глядя на темнеющее небо. Собирались темные тучи, неторопливо кружили одинокие ястребы, высматривая добычу в высокой траве внизу, пока зима окончательно не вступила в свои права.

Внутри меня царила всепоглощающая пустота. Хотелось верить, что случилось нечто требующее полного внимания со стороны матери. В прошлом подобное от меня утаивали: мне не сказали сразу ни о смерти мужа Каталины, ни о войне за Неаполь. Злило, что мать считает, будто меня до сих пор, словно ребенка, следует беречь от реальности этого мира, но ведь это вовсе не значило, что она мне лгала. Я убеждала себя в этом раз за разом, не в силах вынести мысли, что она откладывает свой приезд до последней крайности.