Милая моя - Юрий Иосифович Визбор

вышел в две части. Опять Герасимов топил, а Михаил Ильич защищал эту картину.

В картине всего две роли: мужчины и женщины. Картина прокатывалась, но сейчас в прокате ее уже нет. Есть всего две копии: в Ленинграде на «Ленфильме» и у самой Динары Асановой, которая сейчас на «Ленфильме» глава, так сказать, новой волны.

Картина «Переступи порог» (1970) о воспитании, режиссер Р. Викторов. Роль завуча школы. Средняя картина. Никаких достоинств в этой роли я не имел. Сценарий написал мой приятель Анатолий Гребнев и попросил меня сняться в этой роли, говоря, что написал ее для меня. Роль довольно-таки интересная: завуча — неудачника в жизни, оставшегося как-то в школе. Из моего школьного опыта ничего не пригодилось: школьный опыт жесток, да и потом, опыта у меня особенного нет.

«Начало» (1970) — эта картина была, конечно, поинтересней. Это фильм Глеба Панфилова по сценарию Евгения Габриловича. Глеб Панфилов пригласил меня на очень хорошую роль — роль зам. директора студии. Это та картина, где Инна Чурикова играет Жанну д’Арк. В картине есть эпизод, где они сидят с подружкой и поют: «Вот кто-то с горочки спустился. Наверно, милый мой идет…» В это время к подъезду гостиницы, где стоят вся группа и режиссер, подъезжает машина, из которой выхожу я, как зам. директора студии, и директор картины. (Я все это рассказываю, потому что ничего этого в фильме нет.) Я обхожу всех рабочих, водителя, со всеми — «по петушкам». Потом я, то есть он, подходит к режиссеру, целует руку его жене, и Клепиков (режиссер) тянет мне руку, а я делаю вот так и говорю: «Вы получили мою телеграмму о замене актрисы?» То есть начинается сцена приезда чиновника, снимающего актрису, и так далее.

Я все-таки не буду называть фамилии. В то время один из заместителей министра кинематографии, достаточно черный человек (сейчас он уже не зам, но еще, так сказать, существует при кинематографе), принимая эту картину Панфилова, завлек его в кабинет и спросил: «Кого играет Визбор?» Панфилов сказал: «Визбор играет зам. директора студии». Он сказал: «Неправда, он играет меня». Клянусь, я его не играл, я и видел-то его в президиуме раз или два. «В общем, либо в этой картине остается Визбор, либо она останется лежать на полке». В результате Глеб вырезал эти эпизоды, переделав меня в автора сценария (а там невозможно было в ряде эпизодов от меня избавиться, да и сюжетно там обваливались некоторые куски), и оставил от меня только рожки да ножки.

«Ночная смена» (1971) — картина, снятая на «Ленфильме» режиссером Леонидом Менакером. Там характер вроде неплохой, такой бытовой характер у одного человека, которого я играл, — прораба Коваленкова. В фильме одна девочка пыталась все порядок навести, а он ей говорил: «Миленькая, да что ты суешься? Все не так в этом мире устроено». Вот такая примерно философия, то, с чем сейчас боремся.

«Белорусский вокзал» (1971). Очень маленький эпизодик, снятый у режиссера Андрея Смирнова из-за замечательного отношения к нему, а также ко всем другим замечательным людям, которые снимались в этом фильме в Москве на заводе «Серп и молот». В эпизоде заняты Глазырин, ныне покойный, Сева Сафонов и Леонов Евгений Павлович. С Евгением Павловичем мы были знакомы и раньше по Театру имени Ленинского комсомола, к которому я очень близок. Словом, я был задействован в общей ситуации и всячески в качестве болельщика.

Многое о картине «Ты и я» (1971) я написал в статье о Ларисе Шепитько. Картина эта, конечно, была задумана классно. По художественным меркам она была задумана классно — она исполнена была не очень. Там с финалом Лариса немножко подрастерялась, а советчики ей, в том числе и Михаил Ильич Ромм, мне кажется, дали неверный совет. Ей нужно было следовать первоначальной задумке, надо было следовать своим курсом.

Это картина, которой я практически посвятил год жизни. Я взял все возможные отпуска и фактически не работал. Я, Алла Демидова и Лариса не то чтобы ставили на эту картину, мы ставили вообще на всю свою жизнь. Но мы надеялись на нее, мы очень любили это кино и очень жили им. Жили бесконечно, и оно варилось и сварило в конце концов нас всех в одну кучу — в кучу каких-то задушевных друзей. Так, с Ларисой у меня остались самые теплые и дружеские отношения до самой ее смерти, разве что мы не были любовниками. И вообще я этого человека очень любил и боготворил как художника и человека, потому что Лариса шла прямым курсом, преодолевая препятствия. Она во многих проявлениях была натурой очень сильной.

Самые страсти начались, когда картина была снята: в ее судьбу стала вмешиваться масса каких-то организаций — Гагаринский райком партии, оба министерства культуры… Она еще не была сдана, как вокруг нее образовалась какая-то ужасная атмосфера. Кто-то не без остроумия сказал абсолютную неправду, что эту картину сняли люди, первыми в Москве ставшие носить дубленки! Такое было, так сказать, официальное мнение, хотя, честно говоря, мы их стали последними носить, а первыми — те, кто сформулировал о нас это мнение! Все это было, конечно, тягостно.

На «Июльском дожде» была открытая борьба, начиная от прямых статей-доносов типа статьи критика Юренева в «Советской культуре», кончая приездами Донского, который клокотал при фамилии «Хуциев» (он приезжал на съемочную площадку, и Марлен говорил: «Посмотри на этого человека — он…» — и рассказывал какие-то эпизоды). На премьере «Июльского дождя» еще в старом Доме кино я и моя беременная на восьмом месяце жена Женя Уралова, которая в этом фильме играла главную роль, сидели в ложе, а рядом с ней сидел Марк Донской, который непрерывно демонстрировал, что все это ему не нравится. Он все время пересаживался, смотрел на часы, чиркал спичками, говорил «ой-е-ей!». И когда все встали и начали хлопать, он громко сказал: «Безобразие!» А сзади стояли Григорий Чухрай и Михаил Ромм. Чухрай сказал: «Марк Семенович, будьте осторожней — за вами стоит главный исполнитель!» Он обернулся, увидел Женьку и стал как-то выкручиваться. В общем — прямое неприятие картины.

В картине «Ты и я» была абсолютно подпольная — за нашими лицами или спинами — борьба на каких-то высоких уровнях. У нас были защитники, Лариса привлекала самых разных защитников картины. Но прежде чем защищать, ее — картину — нужно было сначала понять! Я еще раз говорю: это кино было не для пешеходов.

И в тот же год Лариса привезла из Венеции Серебряного льва. Меня там выдвигали