Время спать - Дэвид Бэддиэл

— На самом деле, — бросает Фрэн, входя в гостиную, — Ник действительно крепко спит. Я бы не отказалась с вами немного посидеть и посмотреть кино.

Она усаживается на край дивана, а мы все вчетвером переглядываемся.

— И что вы смотрите?

Из динамиков телевизора раздается легкий джаз, привлекая всеобщее внимание.

Дина перемотала кассету где-то на минуту дальше, чем нужно. На черном фоне появляются слова: «Господи, как она красива…». Следующий кадр: Барбара Херши стоит в проеме двери. Устраиваюсь поудобнее, отключая критическое восприятие — я ведь плакать собрался. Явно знакомый голос за кадром говорит, пока героиня скользит по заполненной веселыми людьми комнате:

— Господи, как она красива. У нее потрясающе красивые глаза. Она так сексуальна. Она так мила. Я так хочу остаться с ней наедине, обнять ее, поцеловать и рассказать, как сильно я ее люблю.

Голос на мгновение замолкает, и слегка беспокойное ощущение дежавю, которое у меня возникло с самого первого кадра, превращается в настоящую панику.

— Перестань, идиот, — одергивает себя голос за кадром, принадлежащий, естественно, Майклу Кейну. — Это же сестра твоей жены.

— А это не?.. — ровным голосом спрашивает слегка смущенная Элис, поворачиваясь ко мне.

Если позволите, я сам закончу предложение: а это не о мужчинах, любви и родственниках со стороны жены? А это не самый неудачный фильм, который мы в такой компании можем посмотреть? А это не «Ханна и ее гребаные сестры»?

— Вот черт, — восклицает Дина. — Этот сонный мерзавец за прилавком…

Выход только один.

— Ну, этот фильм я уже смотрел, — заявляю я.

— Я тоже видел, — откликается Бен.

— Да-да, и я, — подхватывает Элис.

— Ну, и я тоже, — ставит точку Дина.

— А я не видела, — тихо говорит Фрэн.

В ее голосе чувствуется тактичность, без которой такой тонкой натуре, как она, не обойтись. Моя ненависть к ней в этот момент слегка утихает, уступая место мстительной радости, — она встает с дивана и усаживается в кресло, зарываясь в него поглубже. На экране начинает разворачиваться весьма и весьма актуальная для зрителей история. В комнате становится жарко, как в сауне, будто перед нами не телевизор, а раскаленные угли и мы взглядом только поддаем жару. Как там в песне пелось? Позволь мне ускакать на белых лошадях, на белоснежных лошадях. Отсюда.

Картинка вдруг начинает дрожать, будто на Матхэттене произошло землетрясение. Через секунду она становится еще и черно-белой, покрывается белым глянцем, все начинает двоиться. Звук тоже искажается; возможно, магнитофон, все еще не придя в себя, решил показать «Ханну и ее сестер» в стиле порнофильма. Потом картинка начинает постепенно исчезать и в конце концов пропадает: на экране появляется ведущий новостей, рассказывающий про Боснию; магнитофон аккуратно выплевывает пришедшую в негодность кассету — надо полагать, все дело в той аллергической реакции, которую фильм у него вызвал.

— Он ее зажевал, — говорит Дина, опускаясь на колени и вытаскивая кассету, за которой тянется метровый шлейф пленки.

— Вот черт! — досадует Фрэн. — На самом интересном месте.

В воздухе ощутимо чувствуется облегчение, словно прозвенел звонок с последнего урока, и в первый раз в жизни я начинаю видеть преимущества в обладании вещами, которые предпочитают принимать свои собственные решения.

Думаю, Дина меня раскусила, она знает о моей тайной мечте. Я сделал очень большую глупость. Прошлой ночью в порыве страсти — занимаясь сексом — я кое-что сначала сказал и только потом подумал.

Да не про Элис, болваны. Я не сумасшедший. Я сказал: «анальный секс». Точнее, «анальный секс?..». Так и сказал; с надеждой в голосе, будто интересуясь: «А тебе не приходило в голову заняться им?..»

Наверное, кто-нибудь из вас обязательно подумает: о господи, речь об этом уже в третий раз заходит, он точно помешан на анусе. И будет прав. Когда я пролистываю какой-нибудь сборник цитат, то лишь немногие строки оказываются мне близки, затрагивают струны души, это слова, которые дают почувствовать, что я не одинок в своей сокровенной странности. «Борись, о старость, сражайся на закате жизни» Дилана Томаса; или шекспировское «Издержки духа и стыда растрата — вот сладострастье в действии». Но есть строка, которая меня действительно тронула, громче всех зазвонила в колокол Юнговой синхронизации, она послужила доказательством того, что где-то во вселенной есть мой двойник. Я нашел ее в журнале «Сити», это строка из книги «Посягательство» неизвестного мне писателя Джеймса Хавока: «Чем ближе я подбираюсь к женскому анусу, тем выше я уношусь в небеса». Разве это не ужасно? То, что именно эта строка?

Видите ли, иногда я даже не совсем уверен, что мне нужен именно анальный секс; я настолько очарован женским анусом, что мне даже жаль портить эту картину видом своего члена. «Робкая темно-лиловая петелька, сплетенная искусно», — пишет Крейг Рейн в стихотворении «Анальное отверстие» (чистой воды хвалебная ода, хотя автор не подумал, что в будущем на семинарах по современной британской поэзии прозвучат слова: «Если мы приглядимся к „Анальному отверстию“ Крейга Рейна повнимательнее…»), и он совершенно прав, описывая анус как «робкий», ведь именно поэтому он возбуждает, это наименее открытое место. Мне нравится смотреть на анус, это часть секса — мне особенно нравится, когда это приводит девушку в замешательство или когда она стесняется; а можете мне поверить, что просьба показать анус почти обязательно вызовет и то и другое. Думаю, все дело во власти; патриархальным взглядом я вторгаюсь в приватное пространство объекта моего вожделения, или еще что-нибудь в этом духе. И созерцание анального отверстия — это страшное посягательство на личное; что мне особенно нравится, для того чтобы увидеть анус, надо раздвинуть ягодицы, будто театральный занавес, — от этого происходящее еще больше походит на настоящее представление.

Но иногда мне, в сущности, нужен именно секс. Анальный секс, более чем любой другой, является сексом ментальным: эротизм заключен в понимании того, что ты делаешь. И помимо этого эпизодического понимания, есть еще одно. Секс — это вообще поиск знания, попытка познать другого человека; проникновение — это изучение, а пенис — это освещающий путь факел (я, естественно, говорю за мужчин, поскольку, сколько я ни изучал, познать женщин так и не смог). Где-то в глубине тела запрятана ее тайна, но обычно кажется, что прямым путем до нее не добраться, в то время как другой путь, с детства, надо полагать, связанный с темнотой и опасностью, кажется самой верной дорогой к средине Иного. С Диной мне особенно хотелось, ведь она все время окутана флером загадочности, и хотя обычно за загадочностью не стоит ничего, кроме желания утвердить собственную ценность (по крайней мере, ценность для изучения), но чувствую, что загадка Дины совсем иного свойства, она настоящая.

Может показаться преждевременным стремление добраться до плода, который, по мнению многих, растет на самой вершине дерева сексуальных странностей, но Дина любит экспериментировать. Она меня всю ночь просила: «Скажи мне, что тебе нравится. Скажи мне, что тебе нравится». Я почему-то ответил, что сосиски. И «Карпентерс». Дина сочла это неудачной шуткой, реакцией на давление с ее стороны. Она хочет, чтобы я с ней разговаривал во время секса. А я не знаю, о чем. Знаю, что там говорят: «о да, детка», «сделай мне хорошо», «тебе нравится? а? мой член у тебя в заднице, тебе нравится?», «о-о-о! о-о-о! о-о-о!», «ja, meine Titten, ficken Sie meine Titten», «ха-ха-ха-ха!» Я не могу такое говорить — иначе мне придется отрастить усы и перекрасить квартиру в пурпурный цвет. Так что, когда она потребовала ответить нормально, я просто и безо всякого выражения сказал: «Анальный секс».