Смертельный номер. Гиляровский и Дуров - Андрей Добров

– Вполне, – кивнул сыщик.

– Хорошо, – сказал Саламонский. – Я доволен.

Он был величествен в этот миг. Как может быть величествен человек, обманувшийся в своей самой поздней любви. Человек, понимающий, что впереди – только одиночество – вплоть до последнего дня. Он был, как король Лир.

Впрочем, он сам был в этом виноват. Хотя я не мог безоглядно осуждать Саламонского – ведь я и сам чуть было не подпал под чары Лизы Макаровой. Природа сотворила ее удивительно соблазнительной для мужчин. Она поражала с первого взгляда – и надо было долго выискивать в Лизе какие-то недостатки, долго уговаривать себя не обращать внимания на ее прелести, чтобы хоть немного пригасить то пламя, которое она так ловко разжигала в тебе.

– Захар Борисович, – сказал я. – А вот что делать с Левкой Американцем?

Архипов недоуменно посмотрел на меня и уже раскрыл рот, чтобы ответить, но я быстро подмигнул ему. Архипов удивленно посмотрел на меня, а потом пожал плечами.

– Ведь его придется снова отпустить, – беспечно сказал я, повернувшись к Лизе. – Он ведь ни в чем таком пойман не был. Ну, переоделся в женское платье. Подумаешь, невидаль – по нынешним-то временам! Может, господин Левка собирался отправиться на маскарад. Не так ли, мистер Шнеерсон?

– Совершенно точно! – весело кивнул головой Левка. – Именно все так и есть. Благодарствуйте, господин хороший. И разрешите откланяться.

– Конечно, – ответил я, – вас никто не держит.

Лиза встрепенулась.

– Уйдешь? – вдруг тоненько выкрикнула она, глядя на Левку. Но тот не обратил на нее никакого внимания.

– Уйдет-уйдет, – пообещал я Лизе. – Утешится в объятиях своей новой пассии. Или вы думали, Лиза, что вы у него одна? Вы – все, отработанный матерьялец. Вам теперь дорога на каторгу. На Сахалин – в жены к ссыльному. Для приплода и колонизации. А Левка сейчас пойдет сначала на Грачевку, а потом к своей новой «тетке».

– Правда? – не глядя на меня и обращаясь только к Американцу, взвыла Лиза. Ее глаза наполнились слезами.

Я подошел к креслу, на котором сидел Левка, и развязал ему руки. Он встал, одернул брезгливо на себе платье и повернулся к двери.

– Левушка! – позвала Лиза. – Левушка! Родненький мой!

Все, кто присутствовал при этой сцене, как будто оцепенели – столько неподдельного горя и страдания слышалось в голосе девушки-убийцы.

Американец медленно пошел к выходу.

– Левушка! Голубчик мой! Левушка! – звала она его.

– Ну что тебе? – огрызнулся он. – Отстань, говорю!

– Левушка! Левушка! – голос Лизы прервался. Она медленно сползла на пол и осталась сидеть, привалившись спиной к жесткой рельефной панели директорского стола.

Не говоря ни слова, Шнеерсон дошел до двери и тут только обнаружил, что проход загораживает карлик Ванька.

– Отвали, карла, – процедил Левка.

Ванька, не отрывавший взгляда от Лизы, коротко, только мельком взглянул на Американца.

– Кому говорю, – прошипел бандит.

Ванька поднял на него глаза. Он посмотрел снизу-вверх, но так, как будто вбил кол в своего визави.

Левка схватил карлика за шиворот и хотел отпихнуть в сторону. Но он не учел, что имел дело с цирковым артистом – ловким и сильным. Тот только чуть пошатнулся, а потом рванул Левку на себя, ударив одновременно ему прямо в солнечное сплетение. Оба рухнули на пол, нанося друг другу удары. Владимир Леонидович, бросив, наконец, мешок, ринулся на подмогу Ваньке – то же самое сделал и Архипов. Кулаками они начали бить Американца. Лиза с криком вскочила на ноги и рванулась ему на помощь, но тут к ней подлетел Анатолий Леонидович и, обхватив девушку руками, держал ее, пока она пыталась вырваться. Наконец Лиза крикнула:

– Не бейте его! Я все расскажу! Все расскажу! Пусть идет куда хочет! Пусть идет к кому хочет! Отпустите его!

Наконец Архипову удалось поставить Левку на ноги. Тот стоял, тяжело дыша и держась за живот. Дуров-старший помог подняться Ваньке. Карлик теперь не смотрел на Лизу.

– Пойдем, Ваня, – сказал Дуров. – Пойдем, надо наших артистов покормить еще. Пойдем, хватит.

Ванька выдернул свою руку, развернулся и пошел прочь. Владимир Леонидович кивнул нам и пошел вслед за Ванькой. Его брат наконец отпустил Лизу.

– Ну что же, госпожа Макарова, – сказал сыщик Архипов, – поедем к нам, в Гнездниковский. Запишем ваш рассказ.

– Отпустите его, – устало повторила девушка, – иначе я ничего не скажу.

– Хорошо.

Архипов повернулся к Левке.

– Ну, иди, Шнеерсон, – сказал он тихо, с угрозой. – Иди пока. Видишь, уговор у нас с Лизой такой.

Левка сплюнул на пол, презрительно осмотрел всех присутствующих и вышел.

– Теперь поеду с вами, – сказала Лиза. – Теперь все равно.

Снег шел весь первый день нового века. Он падал и падал, укрывая Первопрестольную, укутывая ее пуховой периной так густо, что дворники, сидя в жарко натопленных чуланах, только неодобрительно поглядывали в оконца и качали головой – вся их работа по очистке тротуаров, согласно распоряжениям городской управы, пошла насмарку. Во дворах шумно играли дети, счастливые таким количеством снега – кидались снежками, пытались слепить бабу, но снег был рыхлым и потому не скатывался в комки, рассыпался в детских рукавицах.

Взрослые старались понежиться в кроватях подольше – после бурно проведенной ночи. На улицах было мало прохожих, и извозчики, вышедшие на свой обычный промысел, нарушая строгие правила, в основном собирались кучками, курили и ворчали – пассажира нет, надо бы поворачивать оглобли домой. Впрочем, как раз туда-то им и не хотелось – большинство жили в артельных домах – простых избах на окраине Москвы, где скученность, вонь простого мужского сообщества и сырость от вечно сохнущих тулупов делали быт едва переносимым. То ли дело – медленно катить на облучке санок вдоль по заснеженным улицам, выразительно поглядывая на никуда не спешащих пешеходов.

Остановив одного из таких извозчиков, я ближе к вечеру, когда уже начало темнеть, сел в санки, укрылся овчинной полостью и поехал вверх по Тверской к Брестскому вокзалу. Наконец впереди показались Триумфальные ворота, а слева – небольшое, но очень красивое здание вокзала, дополненное прекрасным Императорским павильоном, куда перед коронацией прибыл поезд с Николаем Александровичем и всей венценосной семьей. Павильон стоял теперь закрытый. Открывали его только при встрече особо почетных гостей. Я же ехал не встречать, а провожать.

Извозчик высадил меня у самого входа на вокзал, где среди разнообразной публики, состоящей в основном из иностранцев и наших «деловых» людей, отправляющихся за границу, стояли братья Дуровы.

– А где ваш багаж? – спросил я Анатолия.