Чёрная Тень - Себастьян де Кастелл

— Прощай, Келлен из джен-теп, — сказала она мне. — Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь путь, который подходит тебе.

Я смотрел, как она пустила лошадь неторопливой рысью и удалилась от нас по дороге.

— Теперь мне уже не так совестно, — подал голос Рейчис, который все еще сидел у меня на плече.

— Совестно? За что?

— Я вроде как спер у нее кое-какое барахло, — наверное, он ожидал, что я начну его бранить, потому что немедленно добавил: — Ну, не так уж и много. Пару монет, маленького резного слона, потому что он круто выглядит, ну и флакончик с истощающей травой. Никогда не знаешь, когда он пригодится.

— Что он говорит? — спросила Фериус.

Я перевел, и, наверно, в моих словах слышалось полнейшее отсутствие вины за воровство Рейчиса.

— Нет смысла ее ненавидеть, — сказала Фериус.

— Да? И почему же?

Она вздохнула.

— Потому что ненависть бесплодна. Потому что Рози не виновата. Потому что, может быть, она в конце концов окажется права, — Фериус повернулась и пошла обратно в дом. — А в основном потому, что обычно во мне хватает ненависти за двоих.

В ту ночь я проснулся от того, что под дверью моей комнаты кто-то плакал, так тихо, что вначале я решил, что мне это приснилось, но в конце концов проснулся окончательно и понял, что это не просто мое воображение. Я как можно бережнее подвинул Рейчиса, чтобы выбраться из постели, а потом натянул штаны и рубашку. Открыв дверь, я увидел Сенейру, которая сидела, обхватив руками колени.

— Сенейра?

— Извини, — в ее голосе звучало невыразимое страдание. — Просто сейчас так больно.

Я встал на колени рядом с ней.

— Линии?

Она кивнула, и даже в почти полной темноте я увидел, как вихрятся под кожей черные линии у нее вокруг глаза.

— Я не знала, что делать, — прорыдала она. — Я пришла просить у тебя помощи, но никак не могла собраться с духом, чтобы постучаться, и уйти тоже не могла. Я не понимаю, что со мной не так. Келлен, почему это с нами происходит? Почему они убили Тайна и Ревиана? Что я сделала не так…

— Ты тут ни при чем, — сказал я, чувствуя, как во мне закипает гнев. Я заставил его отступить. От гнева обострялись мои собственные приступы, и Сенейре от него толку бы не было. «Но я найду тебя, Дексан, и ты у меня заговоришь», — подумал я про себя. — Ты слышишь голоса? — спросил я уже спокойнее.

Она снова кивнула.

— Они такие громкие, Келлен. Они… им нравится причинять мне боль. Я не могу от них закрыться. Они словно… они словно играют со мной. Я чувствую их. Ощущаю, как они скребутся внутри моего мозга, — она изо всех сил сжала кулак, и мне пришлось разжать ее пальцы, чтобы она не впилась ногтями себе в ладони и не поранила себя. — Келлен, пожалуйста, останови их!

— Я не знаю как, — сказал я. Никогда еще я не чувствовал себя таким бесполезным.

— Пожалуйста!

— Прости меня, Сенейра! Прости, но я ничего…

— Поцелуй ее, — прожурчал Рейчис.

Я повернулся и увидел, что он сидит на своей мохнатой попе у меня за спиной и глаза у него блестят в полутьме.

— Не сейчас! — крикнул я ему.

— На этот раз я серьезно, Келлен. Что бы с ней ни происходило, тебе надо разорвать эту связь, стряхнуть тех, кто копается у нее в мозгах, пока они не…

— Что ты понимаешь в магии? — спросил я. — Ничего. Ты — чертов белкокот. Ты только и умеешь, что убивать, воровать и…

— Послушай, — прорычал Рейчис, и шерсть у него встала дыбом. — Говорю тебе, я их чую. Линии вокруг ее глаза. Их используют, чтобы добраться до нее. Они питаются ее болью и страхом. Тебе нужно ее встряхнуть.

— Не буду я ее ц… — я остановился как раз вовремя.

— Что он говорит? — спросила Сенейра, запуская пальцы в волосы.

— Ничего. Он просто идиот. Попробуй расслабиться.

— Не могу, — сказала она, раскачиваясь взад-вперед. — Пожалуйста, если ты хоть что-то можешь сделать… Чары, трюки… мне нужно, чтобы это прекратилось!

Я оглянулся на Рейчиса. Я знал, что он говорит всерьез, потому что в кои-то веки он не угрожал мне местью за оскорбления. Я с неохотой перевел Сенейре его слова.

— Это… это какая-то… нет, ты не стал бы шутить на эту тему. Ты не такой, — она снова согнулась пополам, когда приступ усилился. — О боги земли и воздуха…

Внезапно она протянула обе руки, обхватила мое лицо, притянула меня к себе, и наши губы соприкоснулись, но так резко и быстро, что никакой чувственности в нашем поцелуе не было. Но в нем было столько боли, словно он родился из чистого отчаяния.

Я окунулся в этот поцелуй целиком, изо всех сил пытаясь дать ей хоть какую-то ниточку утешения в болезни, которая ее терзала. Я ощущал напряжение в лице Сенейры, чувствовал, как она стискивает зубы. Странный это был поцелуй — всего второй настоящий поцелуй в моей жизни.

Медленно, очень медленно напряжение слегка ослабело, дрожь прекратилась. Я попытался отстраниться, спросить, не утихает ли боль, не умолкают ли голоса. Но Сенейра не отпускала, ее руки все еще держали меня, а мои руки обвивали ее талию.

Я услышал, как ушел Рейчис, оставив нас наедине. Сенейра посмотрела на меня, и я увидел, что пятна вокруг ее глаза перестали шевелиться, морщинки на лбу разгладились. И у нее на лице я прочел кое-что еще, и я знал, что в моем лице она тоже заметила перемены. Мы снова поцеловались, но на этот раз совсем по другой причине.

То, что началось в отчаянии и муке, превратилось в нечто совсем иное, и следующие несколько часов мы просто сидели на полу в коридоре, иногда целовались, иногда говорили о людях, которых она потеряла, и о том, что они для нее значили. Иногда мы просто обнимали друг друга, связанные странными черными линиями вокруг наших глаз, болью и страданием и отчаянной потребностью чем-то их вытеснить.

Вместе.

На следующее утро мы с Фериус спорили в моей комнате, как лучше разобраться с Дексаном, а Сенейра пыталась поддерживать хрупкий мир между нами. Получалось не очень.

— Малыш, мы не можем просто ворваться к нему, размахивая кулаками. Надо все продумать. Подожди, пока мы…

— Времени нет! — крикнул я — и зря, потому что как раз в это время я наполнял мешочки порошками для моего заклинания, а тут нельзя допускать небрежность. — Дексан сказал, что сегодня вечером уезжает из города, поэтому надо поймать его, пока он не сообразил, что мы его вычислили, и не смылся.