Личная ведьма для инквизитора - Альма Либрем

— И что же вы хотите рассказать мне?

— О, — Казимир извлек что-то из-за пазухи. — Посмотрите.

Это была небольшая, даже крохотная книжечка. Я видела такую у Людвига, но не спрашивала, о чём она, а мужчина старался оставлять её там, где она не попалась бы мне на глаза.

— Это книга вашего жениха, фрейлейн Гертруда, — промолвил Казимир. — Посмотрите, о чём она.

— Превратности истинной пары… Как расторгнуть связь, — шепотом прочла я название, золотистыми буквами вытисненное на корешке.

Умолкла.

Неужели Людвиг в самом деле собирался расторгнуть нашу связь?

— В этой книге доказано, что истинная пара — это всего лишь прочная магическая связь, — тихо произнес Хогберг. — Она создается для того, чтобы на свет появились одаренные дети, не более того. Потом, когда наследники родятся, её можно расторгнуть. Можно и до, если воспользоваться специальными магияескими средствами, и быть свободными, как ветер, обладателями наследства…

— Зачем это делать?

— Чтобы не поддаваться дурману истинной пары, — твердо произнес Казимир. — Чтобы не позволить себе утонуть в пучине страсти, ошибочно принятой за любовь. Ведь это так просто! Магия как будто сама подсказывает, как ею пользоваться, как себя вести, как поступать в том или ином случае… Силы упрямо подталкивают вас к принятию тех или иных решений. Вам ведь знакомо это ощущение, не так ли? Должно быть, вы даже считаете, что полюбили. Но это не так. Совсем скоро вы поймете, что быть истинной парой — это отвратительно. Что вы связаны друг с другом против воли. Возможно, Людвиг уже сейчас это осознает.

Я помрачнела.

— И что же вы предлагаете?

— Всё очень просто, — твердо произнес Хогберг. — Проще, чем могло показаться… Я приготовил зелье по рецепту из этой книги. Выпейте его, Гертруда, и вы будете совершенно свободны. Вам не придется страдать, не придется изводить себя. Больше не будет никакой истинной пары. Останетесь только настоящая вы. С настоящими чувствами к Людвигу фон Ройссу.

С ненавистью. С болью. С презрением.

Я ведь терпеть его не могла. Боялась его, презирала, мечтала его уничтожить. Вот какой спектр эмоций я испытывала по отношению к этому мужчине…

До того, как мы с ним стали нормально общаться.

До того, как я выяснила, что он — моя истинная пара, и позволила этим чувствам захлестнуть себя с головой.

— Вдумайтесь! — упрямо шептал мне на ухо Казимир. — Ведь вы молодая, красивая девушка. Вы можете быть счастливы без этого принуждения. Просто сделайте глоток зелья, и от истинной пары не останется ни следа. Словно и не было этих двух недель…

Он вложил крошечный пузырек в мою раскрытую ладонь, и я невольно сжала предмет в руке. Пузырек был холодным, словно зелье внутри него имело способность замораживать всё живое вокруг. Мне казалось, что моя рука сейчас и сама потеряет способность к движению.

Казимир же требовательно протянул руку, собираясь отобрать книжку, но я, из последних сил дернув рукой, прижала её к своей груди. Вместе с пузырьком.

— Спасибо за помощь, — промолвила я, стараясь говорить пусть тихо, но предельно уверенно, не дать голосу дрожать от осознания правдивости услышанного. — Но я хочу побыть наедине со своими мыслями и принять верное решение.

— Что тут думать! — воскликнул Казимир. — Надо выпить! Гертруда! Разрубите этот узел сами, не дайте Людвигу затащить вас в сети. Вы пострадаете от этого сильнее, чем он!

Хогберг подался вперед, крепко схватил меня за запястье и будто случайно коснулся браслета с белыми бусинами — и одной черной.

— Поймите. У вас, как у кровной наследницы, ещё есть шанс отвоевать это наследство. Ну зачем выходить замуж за человека, которого вы на самом деле не любите, а ненавидите?

Я сглотнула.

Звучало так… Странно.

Но я смотрела на бусины и понимала, что бабушка была права — это ещё одно испытание. Мне будет больно, мне будет тяжело даже просто дойти до алтаря. И если я не решу для себя, что в самом деле люблю Людвига, ведь я до самого последнего дня буду винить себя в том, что не попыталась…

— Мне надо подумать, — решительно заявила я. — Наедине!

Казимир пожал плечами, мол, хотел же как лучше, но произнес:

— Хорошо. Воля ваша. Я пойду, но, если что, воспользуйтесь моим предложением. Почему-то мне кажется, что вы не пожалеете.

Ему кажется! Ему кажется, а я вновь оказалась в пучине сомнений, столько времени терзавших меня. Опять стою на распутье и, если честно, даже примерно не знаю, куда я должна свернуть, что мне следует сделать, чтобы принять верное решение…

Я так и осталась стоять. Забыла и про платье, и про то, что собиралась ещё вернуться за обеденный стол. Мне вдруг опротивел шум, разговоры с родней, одна только перспектива сидеть напротив Людвига и постоянно смотреть на него.

Сейчас бы поговорить с бабушкой, но она постоянно с детьми. Или с Зигфридом, но тот так увлекся выяснением отношений с Бертой, что совершенно забыл обо мне, своей хозяйке.

Полагал, что я и так уже давно всё решила.

И я искренне не знала, что мне делать дальше. Просто застыла в неведенье.

— Дочка… — прострекотало совсем рядом.

Я вздрогнула и обернулась.

Рядом стояло кресло. Обивка на нём так и не обгорела, хотя одна ножка дымилась — видать, сработало-таки какое-то бабушкино проклятье.

— А, ты, — усмехнулась я. — Предатель…

— Дочка, я так долго заботился о своей шкуре, — прохрипел покойный маркграф, точнее, та частичка его души, которая ещё сохранилась в этом мире. — Но тут осталось лучшее, что было во мне. Позволь мне тебе помочь. Позволь всё рассказать. Объяснить. Присядь.

Я опасливо взглянула на сидение.

— Уверен? Не вышвырнешь меня, как Хогберга?

— О, эту паскуду, Казика, затоптать надо было! Сдать надо было, ещё когда инквизиция была! Не сброшу… Садись, дочка, — кажется, маркграф был искренен. — Я многое должен тебе рассказать. Возможно, после этого ты станешь меня презирать ещё сильнее. Но ты точно примешь правильное решение.

Я кивнула и села.

В этот момент, находясь на распутье, я была готова услышать всё, что угодно.

Мы с Гертрудой давно договаривались провести церемонию не где-нибудь в душных залах огромного поместья фон Ройссов, а на свежем воздухе. В саду всё цвело, благоухали деревья, усыпанные тысячами крохотных цветов, предвестников хорошего урожая, вокруг них вились пчелы. Сочная зеленая трава была куда красивее каменных и деревянных полов, и даже самые лучшие ковры и вазы с цветами не смогли бы заменить цветущие тюльпаны, нарциссы и мелкую россыпь фиалок, раскрывших свои фиолетовые лепестки и источавших великолепный аромат.