Комната смеха - Анна Данилова

– Ты переживаешь за меня? – задышала Валентина в трубку, и Вадим почувствовал волну теплоты, охватившую его при воспоминании о ней. Он так и не понял, когда же он впервые испытал к ней ту нежность, которая до сих пор жила в нем и рвалась наружу всякий раз, как Валентина оказывалась рядом. Когда? Ведь еще недавно он видел в ней просто Валю Орлову, девушку, которую ему хотелось оберегать, о которой хотелось заботиться. Так, может, его влекло к ней с того самого дня, когда он впервые увидел ее в больнице? Влекло, но он не понял этого… А иначе зачем ему было переезжать к ней, ложиться с ней в одну постель, при том что он в то же время спал с Анной Майер? При воспоминании об Анне сердце его забилось сильнее. Он до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что ее нет в живых.

"…Ведь это я все затеяла…» – «Но зачем? Зачем ты, именно ты все это и затеяла?» – «Я – за здравый смысл, понимаешь? Пусть это мелочь – это платье… Но все равно, она не могла его надеть, понимаешь? Вот поэтому-то я и пришла к тебе, чтобы сказать об этом. Согласна, это был импульсивный поступок. Но он был. Значит, кому-то там… наверху, было угодно, чтобы я это сделала. Представь себе, что к тебе приходит человек и говорит, что я вышла замуж за Алексея. Ты бы поверил?» – «Ты? За Алексея, которого ты ненавидишь?..»

"…Да, да, это я отправляла эти посылки… Я думала, что ты раньше догадаешься об этом…»

Раздался телефонный звонок. Вадим взял трубку и услышал голос Васильева:

– Гарманов, привет. Мы выяснили, кому принадлежала машина, старый белый «мерс», который видела Тамара Седова. Нашлись свидетели, которые запомнили часть номера…

– И кому же?

– Помнишь, я тебе говорил о заведующем лабораторией института, в котором работала Эмма Майер? Аксюта Михаил Ильич. Это его машина… Его уже арестовали.

– У нас мало времени, – сказал мне Вадим с порога, схватил меня за руку и потащил за собой. Я видела, что он чем-то расстроен, а потому не смела задавать ему лишние вопросы, которых у меня накопилось много. Я едва успела одеться и запереть за собой дверь гостиничного номера и выбежать за ним в коридор. Он уже вызвал лифт. Я понимала, что мы едем в лабораторию судебных экспертиз. Я была готова к тому, чтобы всеми правдами и неправдами заполучить шапку человека, имеющего отношение к убийству Эммы Майер. Понятное дело, я тоже нервничала. Звонок на работу, который я себе позволила и который должен был вернуть меня хотя бы на некоторое время в мою прежнюю жизнь, тоже стал для меня эмоциональной встряской. Уже после того, как одна из сослуживиц сказала мне, что меня несколько раз приглашали в бухгалтерию за зарплатой, я вдруг представила себе, что думают обо мне на работе, какие мерзкие сцены насилия рисуют себе погруженные в мир цифр коллеги. Какие ассоциации вызывает у них одно упоминание моего имени? Смогу ли я вернуться к ним и занять свое прежнее место за компьютером? Смогу ли забыть все, что произошло со мной, или, наоборот, вспомнить? Вот о чем я хотела поговорить с Вадимом, но так и не решилась.

Мы мчались в лабораторию со скоростью ветра. Вадим всю дорогу молчал. Потом напомнил мне про эксгумацию. Это слово вообще повергло меня в уныние. Я вспомнила Баську. И уже перед тем, как войти в здание и подняться к эксперту с птичьей фамилией Кречетов, Вадим произнес:

– Он сказал, что шапка интересная. Но что может быть интересного в шапке, ума не приложу…

Кречетов оказался высоким и худым парнем в очках и с жидкой желтой бороденкой. Однако он понравился мне сразу своей открытой улыбкой, и я немного расслабилась.

– Это Валентина, ты можешь говорить при ней… – сразу пояснил Вадим, следуя за Кречетовым в маленькую комнатку отдыха, где на столике стояла кофеварка, чайник, чашки и банки с чаем и сахаром.

– Значит, так, шапка. – Кречетов достал из ящика стола завернутую в целлофан черную шапку и стал нервно мять ее в руках. – Как я уже сказал, шапка интересная. В том смысле, что таких шапок на рынке ты не найдешь. Это дорогая шапка фирмы «Goldsboro», которую можно купить, скажем, где-нибудь в Альпах, в фирменном магазинчике дорогого горнолыжного курорта, или в Берне, в отеле, где останавливаются звезды. Шапка мужская, но размер небольшой. Изнутри на ней сохранились пятна от крема, скорее всего, предназначенного для ухода за кожей женского лица и содержащего в себе вытяжку из плаценты. К сожалению, мы не смогли определить название этого крема и фирмы-производителя. Сейчас в продажу выброшено довольно большое количество подобных плацентарных кремов, но ни один из них по своему составу не подходит к тому, что мы обнаружили на шапке. Но тебе будет небезынтересно узнать, что такой же крем обнаружен и на коже лица женщины, чей труп найден в загородном доме и предположительно принадлежит Эмме Майер. Зная о том, что ты придешь, я попросил Глыву передать сюда с оказией и свое заключение. Ты уж извини, но я полюбопытствовал…

– Где оно?

Кречетов достал из того же ящика стола пластиковый файл с заключением, и Вадим углубился в его изучение. Я же, следуя нашему с Вадимом уговору, решила отвлечь Кречетова, чтобы у меня появилась возможность взять на время шапку. Самое простое, что могло прийти на ум, это не отказаться от предложенной чашки кофе. К счастью для меня, воды на столе не оказалось, не было здесь и водопроводного крана, поэтому Кречетов, оставив нас с Вадимом на какое-то время одних в комнате, вышел с чайником и, судя по его долго удаляющимся шагам, отправился куда-то в другой конец коридора. Я, не дожидаясь команды Вадима, схватила пакет, вытряхнула из него шапку и надела. И тотчас оказалась в залитом янтарным сиянием просторном зале. Всюду были высокие готические окна с цветными витражами, в лицо бил неестественно яркий свет, а рядом со мной на столе высилась гора экзотических фруктов. Вокруг меня находились люди, похожие на лакеев, в руках они держали подносы с жареными индейками и пирожными, а прямо передо мной стоял высокий худой человек в толстом вязаном свитере, и я бойко, не своим, разумеется, голосом разговаривала (точнее будет сказать, разговаривал) с ним. Я сделал знак лакеям, и они тотчас скрылись. Мы остались наедине с человеком в свитере. И я, поправляя золотую шпагу на боку и сдувая со лба длинную челку, спросил, обращаясь к нему:

– Как тебя зовут, отрок?

– Том Кенти, с вашего позволения, сэр, – ответил мне этот непонятный человек, постоянно кивая мне, словно соглашаясь заранее с тем, что я скажу.

– Странное имя. Где ты живешь?

– В Лондоне, осмелюсь доложить вашей милости. Двор Отбросов за Обжорным рядом.

– Двор Отбросов! Еще одно странное имя!.. Есть у тебя родители?

– Родители у меня есть. Есть и бабка, которую я не слишком люблю – да простит мне господь, если это грешно!.. И еще у меня есть две сестры-близнецы – Нэн и Бэт.

– Должно быть, твоя бабка не очень добра к тебе?

– Она ни к кому не добра, смею доложить вашей светлости. В сердце у нее нет доброты, и все свои дни она творит только зло.

– Обижает она тебя?