Руна смерти - Олег Курылев

«Особо секретно. Отпечатано в одном экземпляре. Гауляйтеру ф. Нагелю.

Дорогой Франц!

Предлагаю тебе приступить к отбору молодых людей в «Отряд фюрера» в соответствии с программой «Новая Швабия» к концу января следующего года 50 юношей и 50 девушек должны быть собраны в одном из горных лагерей СА Верманшафт в Южной Баварии. Отбор осуществить по следующим критериям:

1) исключительная преданность делу фюрера и партии;

2) эталонная расовая чистота;

3) стопроцентное здоровье;

4) повышенные показатели интеллектуального тестирования;

5) возрастные рамки 18 — 25 лет;

6) желательно отсутствие семьи.

Во избежание утечки информации при отборе материала не предпринимать поиск кандидатур в СС и люфтваффе.

Рейхсляйтер М. Борман. 22 ноября 1944 г., Берлин».

Гауляйтер Нагель ничего не знал о «Морском уже», но был в курсе того, что «Отряд фюрера» должен будет, когда придет время, отправиться очень и очень далеко. Так далеко, что одна из стран Южной Америки могла быть лишь промежуточной остановкой на его пути к конечному пункту следования.

Генрих Гиммлер тоже в тот вечер сидел за столом своего берлинского кабинета. Некоторое время он в задумчивости вертел в руках свой знаменитый зеленый карандаш, затем положил его, выключил настольную лампу и подошел к окну. Отдернув край плотной шторы, он увидел, что на улице уже окончательно стемнело. За стеклами моросил холодный осеней дождь, и было слышно тихое урчание мотора стоявшего у тротуара напротив автомобиля.

Гиммлер думал о «Морском уже». Сегодня он получил подтверждение достоверности информации о секретной флотилии подлодок с таким названием. Задав фюреру прямой вопрос об этом соединении, он услышал в ответ, что у него много своих забот. Министру внутренних дел, шефу СС и всей германской полиции, командующему войсками СС и армией резерва не следует влезать еще и в дела военно-морского флота.

Он бы и не влезал в дела Деница, если бы до него не дошли сведения, что в эти дела влез Борман. С каких это пор рейхсляйтер и главный партийный функционер вдруг заинтересовался подводными лодками? Не его ли прямой обязанностью вместе со своими гауляйтерами было заниматься вопросами фольксштурма? Или он собирался сажать на новейшие субмарины стариков и детей? И самый главный вопрос — знает ли фюрер обо всём, что замышляют его секретарь и его новый любимчик — услужливый и безотказный Дениц?

Если бы речь шла о новейших ракетах ФАУ, сверхтяжелых танках, реактивных истребителях или таинственных дисколетах, это не вызвало бы особых подозрений. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось. Но подводные лодки… Да еще такие, которые могут тихо погрузиться где-нибудь в гавани Вильгельмсхафена или Киля и так же тихо всплыть через пару недель у берегов Аргентины… Вот это уже неспроста. Иметь под личным контролем такую эскадру означало иметь возможность тихо и незаметно уйти в любой момент. Да еще прихватить с собой несколько сот тонн груза в виде золотых слитков, урана или секретной документации.

Гиммлер задернул штору, вернулся к столу и зажег свет. Когда этот «Морской уж» будет полностью готов к выполнению своих задач, решил рейхсфюрер, ему следует знать о нем все до мельчайших подробностей. Он нажал кнопку звонка и сказал вошедшему секретарю:

— Вызовите ко мне Мюллера.

Как-то, числа десятого декабря, вернувшемуся после обеда Цибелиусу слегка испуганный секретарь подал телеграмму. Она была частного характера, но на телеграфе, зная, что адресат в это время на работе, решили отправить почтальона прямиком в гестапо. Оберштурмбаннфюрер, как всегда с недовольным и даже брезгливым видом, с которым он брал любые документы и бумаги из рук своих подчиненных, развернул ее и прочел: «Двадцатого ноября Барбара Хартенштейн погибла во время воздушного налета. Место захоронения можно узнать в магистратуре города Альсдорфа по адресу…»

«Больно надо», — подумал было Цибелиус, но через пару секунд до него вдруг дошел весь ужас написанного. То, что погибла сестра, а речь в телеграмме шла о его родной сестре, тронуло его меньше всего. В этот день были неприятности и похуже, например, ругань с начальником городской службы воздушного оповещения. «Что с квартирой?!» — вот какой вопрос сначала заставил Цибелиуса побелеть, потом бросил в его голову пару стаканов лишней крови, после чего сжал сосуды на подступах к мозгу. Он побагровел и смотрел вытаращенными глазами на отшатнувшегося в нешуточном испуге секретаря.

Камни! Его камни, те, что он хранил в синем мешочке, его единственная надежда на будущее, по-прежнему находились в квартире сестры в Альсдорфе. Он несколько раз собирался перевезти свой клад сюда, но каждый раз откладывал. То было просто некогда, то ему казалось, что там безопаснее. А теперь, если бомба попала в ее дом и квартира разрушена, всё пропало. Годы труда, когда он собирал марку к марке, рискуя порой по доносу подчиненных или жалобе родственников осужденных оказаться под внутренним расследованием, могут пойти прахом. Одно несколько успокаивало безутешного брата — его сестра была не из тех, кто медлит при первых звуках сирены воздушной тревоги. Насколько он знал, она всегда неслась в бомбоубежище вместе со своими соседками по дому — такими же безмозглыми дурами, как и сама. Так что прибить ее должно было скорее там, вне дома. Но на это была слабая надежда. Во-первых, бомбоубежище располагалось совсем рядом и могло быть запросто разрушено вместе с соседними домами. Всю эту часть улицы могла накрыть одна серия бомб. Дома, как правило, так и падали — целыми кварталами, особенно в последнее время, когда эти мерзавцы стали сбрасывать со своих летающих крепостей бомбы весом до трех тонн, а то и больше. Во-вторых, в телеграмме говорится о захоронении. Значит, труп был найден и опознан. А это гораздо легче сделать, когда человек находился в верхнем этаже рухнувшего здания, нежели в заваленном обломками стен глубоком подвале. Таких часто и вовсе не откапывали, когда не хватало людей в спасательных командах и происходили новые разрушения. Пособирают тех, кто на поверхности, послушают фонендоскопом, не стучит ли кто снизу, и уже через день прекращают всякую работу на этом месте.

Все эти мысли роем носились в мозгу шефа фленсбургского гестапо.

— Машину, — прохрипел он секретарю. — Ротманна ко мне!

Через два дня, когда невысокое, почти зимнее солнце уже перекатилось на запад, усталый Цибелиус выходил из автобуса в Альсдорфе. Отпросившись по телефону у начальства, он сел в поезд до Гамбурга, там пересел на дюссельдорфский скорый, из Дюссельдорфа в воинском эшелоне докатился до Ахена, откуда последние двадцать пять километров трясся в автобусе. Это был самый тяжелый отрезок пути. Тяжелый в психологическом смысле. Скоро он увидит либо руины дома, а значит, и своих надежд, либо… Тогда он обязательно сходит на могилу Барбары…

Поймав такси, он велел ехать на Вендельштрассе, сразу же поинтересовавшись у шофера, цела ли улица.

— Этот район не пострадал, а вот северной окраине между парком и ремонтными мастерскими недавно досталось. Пожары долго не могли потушить…