Бесстыдница - Генри Саттон

Да, это было настоящее пробуждение, медленное проникновение в тайну постижения и самопостижения, которое оказалось возможным только с помощью бесконечной нежности Мелиссы. Когда Мерри, придя в себя, робко спросила, не дурно ли это, что они совершили, Мелисса терпеливо объяснила:

— Ничто из того, что совершается с нежностью, искренностью и с любовью, не может быть дурным. Дурна лишь грубость, жестокость и бессердечность.

И она снова поцеловала Мерри в благодарность за откровенность, а потом откупорила бутылочку шампанского, чтобы отметить обретенное ими единение. Они выпили шампанское, а потом выключили свет и долго-долго лежали, сжимая друг друга в объятиях.

Уик-энд выдался на славу, так что в воскресенье днем, когда Мерри собиралась на вокзал, ни она, ни Мелисса не сомневались, что Мерри приедет в следующие выходные, а также и в остальные уик-энды — до самого конца учебного года.

— Я могу снова приехать к тебе в пятницу? — спросила Мерри.

— Конечно, милая.

— Мне будет недоставать тебя.

— Мне тоже. Удачи тебе.

— Тебе тоже.

— Мне будет плохо без тебя. — Мне тоже.

Потом они поцеловались, и Мерри спустилась к ожидавшему внизу лимузину, который доставил ее на вокзал.

Однако в следующую пятницу неожиданно вернулся Мередит — Норман Фалд отчаялся дождаться от Мередита каких-либо уступок и скрепя сердце согласился на его условия. Мередит приехал в полдень, а Мерри — вечером, в половине девятого. И без того довольный и даже восторженный из-за столь успешно завершенных переговоров, Мередит страшно обрадовался, узнав, как ладит его молодая жена с дочкой, которая приехала в гости вот уже на второй уик-энд кряду. Наконец-то у него появилось нечто похожее на семейный очаг — во всяком случае, то, что, по мнению Мередита, должно стоять за этими словами. Поздно вечером они отужинали все вместе в ресторане «21», после чего вернулись в гостиничные апартаменты. Мередит сказал, что после длительного перелета чувствует себя вконец измочаленным и хочет лечь пораньше. На самом деле хотел он вовсе не этого, а Мелиссу, которую не видел целых три недели. Однако Мелисса ответила, что у нее болит голова и ее подташнивает.

— Это после ресторана? Да я от него камня на камне не оставлю.

— Нет, дело вовсе не в еде, я уверена. Должно быть, подцепила какой-то вирус. Извини, милый. Мне, право, очень жаль.

— Мне тоже.

Мередит отправился в свою комнату и не показал виду, что очень разочарован. Мелисса еще некоторое время посидела в гостиной, дождавшись, «пока не пройдет тошнота». Она была несказанно рада, что не подвела Мерри и не оборвала установившуюся между ними тонкую связь. При этом, как ей казалось, она думала о чувствах Мерри, хотя, возможно, что и о своих собственных. Ее воображение также мысленно рисовало то, что могла бы чувствовать Мерри в такой странной и весьма щекотливой ситуации. А вот сама Мерри, которой, конечно, не под силу было разобраться во всех тонкостях случившегося, испытывала смутную тревогу и беспокойство. Она не могла заснуть. Она тщетно гнала от себя прочь тревожные мысли, пытаясь уснуть, но сон не приходил, и Мерри только без конца ворочалась и металась головой по подушке. Лишь в три часа утра сон, наконец, сморил ее. Мелисса же, которая легла в гостиной на кушетке, заснула немного позже.

Но все же трудности оставались еще не разрешенными, вернее, не окончательно разрешенными. На следующее утро Мелисса, обдумывая свои действия, решила, что сегодня вечером вчерашний номер уже не пройдет. Тем не менее она должна была придумать какой-то предлог, чтобы не ложиться с Мередитом в постель и не уступить его притязаниям. Мелисса даже мысли не допускала, что можно заняться любовью с Мередитом, в то время как Мерри находится в соседней спальне. Дело не в том, что Мелисса сочла бы это изменой по отношению к Мерри — вовсе нет, — и все же такой поступок показался бы ей дурным и даже гнусным. И главное — совершенно нечестным. Она припомнила свои слова, сказанные Мерри в прошлый уик-энд, о том, что ничто из того, что совершается с нежностью, искренностью и любовью, не может быть дурным. К сожалению, жизнь порой оказывается слишком сложной. Нельзя слепо доверяться своим чувствам. Или можно? Поскольку она чувствовала, что лечь сейчас в одну постель с Мередитом — дурно, это, видимо, и впрямь было дурно. Нет, не имеет она права спать с Мередитом, пока Мерри гостит у них. Значит, остается одно: отослать Мерри прочь. Ради нее самой. Ради всей их семьи. Но ведь завтра воскресенье! Господи, до чего нелепо, что в столь важные мгновения такие ничтожные и вздорные вещи, как школьный распорядок дня, могут вдруг приобрести решающее значение, и тем не менее это оказалось так — представления мисс Престон о том, как должен проходить уик-энд, напрочь перечеркнули благие намерения Мелиссы. Мисс Престон считала, что уик-энд должен начинаться в пятницу по окончании последнего урока, а заканчиваться в шесть часов вечера в воскресенье. Вернись Мерри в школу в субботу, мисс Престон тут же заподозрит неладное. Мелисса полагала, правда, что ничего страшного не случится, но сопротивление оказалось слишком сильным — словно в кошмарном сне, когда убегаешь от преследующего тебя чудовища, а дверь оказывается запертой… Придется что-то сказать Мерри, как-то объяснить ей… Но как? Мелисса перебрала в голове несколько вариантов, но все они выглядели неестественными, притянутыми за уши. Их внезапно пригласили в гости к какому-то продюсеру. Позвали в Палм-Бич. Им необходимо срочно уехать… Нет, все это казалось настолько надуманным, что Мерри сразу раскусит ложь и решит, что Мелисса хочет от нее избавиться, чтобы остаться с Мередитом, — не потому, что предпочитает его общество обществу Мерри, но потому, что невозможно, просто совершенно невозможно оставаться втроем под одной крышей. По крайней мере — сейчас. Она, конечно, надеялась, что сумеет найти какой-то выход, что в последний миг придумает хоть какой-то modus vivendi.[18]Как случилось, что она не сумела предвосхитить подобный поворот событий? Конечно, это всецело ее вина. Она настолько увлеклась Мерри, что утратила чувство реальности. А теперь… Теперь она рисковала разбить Мерри сердце, нанести ей тяжелую душевную рану. Если бы она могла ей все объяснить…

Впрочем, почему бы и нет? Ведь у Мерри не только светлая голова, но и натура очень чувствительная. Мерри безусловно поймет, что Мелиссу загнали в угол. В самом деле, не могла же она лежать в одной постели с Мередитом, пока Мерри, чудесная Мерри, самая замечательная на свете Мерри одиноко мучается за стеной, хотя именно там, в спальне Мерри, должна была находиться Мелисса. Да, если она хочет жить в мире со своей совестью, то должна в этом признаться. И она решила признаться безоглядно, с радостью, надеясь, что Мерри поверит ей. Поскольку она совершенно искренна.

Однако между решением и самим признанием оказалась огромная разница. Каких только мук не претерпела Мелисса, прежде чем заставила себя завести этот разговор. Она боялась, что все испортит. С другой стороны, надеялась, что нужные слова сами собой завертятся на языке — любовь должна подсказать их. Мелиссе только и оставалось надеяться на это. Или безмолвно лежать в постели и следить за завораживающе быстрым бегом часовых стрелок. Утром вошла Колетт, застала ее спящей на кушетке, как бы случайно осторожно разбудила и сочувственно осведомилась, не желает ли госпожа поспать в постели. И Мелисса перешла в спальню, в свою собственную спальню, на цыпочках, словно взломщик, и заползла в одну из просторных двуспальных кроватей. Прежде ни она, ни Мередит не пользовались второй кроватью. Теперь же она впервые легла отдельно от него.