Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

что она одержима желанием уйти из жизни. Не вязалось это с ее жизнелюбием, сквозившем во взгляде, в походке, в осанке. Самоубийцы так себя не ведут. Они не рассказывают анекдоты, чтобы хоть как­то поднять настроение окружающим, не следят за собой с таким усердием. А она успевала не только умыться, но и накраситься даже при сумасшедшей занятости.

Нет, умирать Маша определенно не собиралась. Постепенно майор пришел к выводу, что ее храбрость проистекает скорее из неопытности и не очень развитого воображения. Девчонка просто не отдавала себе отчет в том, насколько велик риск. Несколько раз он ей об этом говорил, но складывалось впечатление, что она пропускает эти предупреждения мимо ушей. «Конечно-­конечно. Я поняла. Ну ладно, я пошла». Иногда Демьянов грешным делом начинал думать, что только из таких людей и получаются герои. Из зеленых, не знающих жизни сопляков и соплячек, которые думают, что у смерти в списке нет их фамилии.

И если бы когда­нибудь их стали награждать за этот беспримерный подвиг, то майор сам просил бы за нее. Она заслужила, чтобы ей повесили на грудь самый высокий орден. Да что там орден, пусть ее именем назовут улицу. Если хоть в одном городе сохранилась хоть одна.

Чернышева быстрее других оправилась от шока и, несмотря на внешнюю мягкость и округлость, внутри была жесткой и твердой как кремень. Никто не видел в ее глазах ни слезинки. А ведь за эти дни майор не раз лицезрел рыдающих мужчин и почему-то не решался их осуждать. Кроме того, она была очень деятельной и за день успевала намотать по темным коридорам километров тридцать, если не больше. Энергия била из нее ключом. Что ей горящая изба, что ей конь! Подайте небоскреб, объятый пламенем, подайте табун диких мустангов. А то скучно как­то.

Могло показаться, что девушка владеет искусством телепортации. Она умудрялась находиться сразу в нескольких местах и везде выполнять какие­то дела. Ее можно было видеть на всех секциях и во всех закоулках, разговаривающую, о чем­то рассказывающую, отстаивающую свое мнение. Но никого это не раздражало. Наоборот. Она сразу завязала знакомства с множеством совершенно разных людей. Лучше определение, которое можно было подобрать к Марии Чернышевой: «дама, приятная во всех отношениях». Возможно, несчастным и потерянным обитателям подземелья она казалась лучом света в темном царстве.

Ее можно было поставить в пример любому как образец оптимизма. Правда, никто не мог с уверенностью сказать, что происходит у нее в душе, — в убежище психологов не оказалось. Но если ее настрой и был напускным, то разыгрывала Маша его мастерски. Она никогда ни на что не жаловалась, спала не больше пяти часов в сутки, ела то, что попадалось под руку, на ходу, на бегу, не останавливаясь, причем с таким аппетитом, каким не могли похвастаться многие другие. Если ее работоспособность просто изумляла, то выдержка даже вызывала беспокойство, так как не поддавалась человеческой логике.

Густой смрад горелой и уже начавшей разлагаться плоти над развалинами родного города, где трупы людей лежали как бревна, а безумные взгляды и бессвязные вопли выживших были еще страшнее, чем молчание и неподвижность тех, кому посчастливилось погибнуть, она игнорировала как фон, который не должен мешать работе. Ей удавалось сохранять не только хладнокровие, но и содержимое своего желудка, чем не каждый мужчина мог похвастаться.

Риск при каждом выходе на поверхность был велик, но Маша счастливо избегала всех ловушек, словно заговоренная. Ничего не происходило и с ее товарищами по звену, как будто девушка была талисманом, отводившим погибель. Все знали, что, в случае чего, она и перевяжет, и жгут наложит, и, пожалуй, на себе дотащит. Несколько раз каким­то неведомым чутьем ей удавалось находить под развалинами живых людей. По теории вероятности Чернышевой давно полагалось пасть смертью храбрых, но она ничего не знала об этой теории и поэтому выжила всему наперекор.

— Кстати, Маша, у тебя есть знакомые, которые хорошо знают рынок? — уже в дверях задал Демьянов вопрос, так долго вертевшийся на языке.

— Знакомые... — Она задумалась. — Нет, никого не припомню.

— Жаль, — покачал головой майор.

— Знакомых нет, — продолжала Чернышева. — Но я сама могу показать дорогу.

— Ты?

— Да, — кивнула девушка. — Я там работала одно время. Недавно. Так что хорошо помню, где что есть. Могу проводить, если нужно.

— Еще как нужно. Вот только это может быть опасно.

— Сергей Борисович, не волнуйтесь. — Она посмотрела на него, и ему почудилась усмешка в ее глазах. — Я же уже была наверху. Не пропаду.

Да, ей доводилось работать на поверхности. Но ведь сейчас дело совсем другое.

— Как знаешь. Но все­таки подумай десять раз.

— Да хоть сто, Сергей Борисович, — немного резковато сказала она. — Я уже все решила.

— Ты же врач, должна понимать, чем рискуешь.

— Да, понимаю.

Ну что он мог сделать?.. Переубедить? Запретить?

Демьянов не стал ее долго отговаривать. Тем более что майор до сих пор не мог разобраться в себе и определить, что же ему нужно. Ее помощь как проводника или просто ее присутствие?

— Все, мне надо бежать, — глянул он для отвода глаз на часы.

— Ладно, заходите в любое время, — тепло улыбнулась она ему.

— Непременно загляну на днях, — пообещал он. — Ладно, отправляемся сегодня в пятнадцать ноль­ноль. В полтретьего жду тебя у пункта дезактивации. А я пока подберу добровольцев.

Они расстались, но девушка не осталась «дома», а побежала куда-то к соседям.

«Ей бы поосторожней быть, — проводил ее взглядом майор. — Аппетитная не только в переносном смысле слова. Ведь если с рынком не получится, то через месяц люди у нас будут как аборигены с Голодного Мыса. Господи, неужели и до такого когда­нибудь докатимся?»

— Мне нужно еще пять человек. Давайте, давайте, мужики. За нас никто это не сделает.

Как всегда перед вылазкой, майор наставлял своих подчиненных, которым предстояла прогулка по аду на земле.

— Как вы помните, после ядерного взрыва степень радиоактивности осадков быстро ослабляется. Через семь часов она составляет всего десять процентов от того, что было сразу после взрыва. Для неграмотных — это в десять раз меньше. Через два дня — один процент. А через неделю — считайте сами. Так что опасности для жизни нет.

Он не уточнил, что если с самого начала ее уровень был крайне высок, то даже одна десятая процента