Веревка из песка - Анатолий Яковлевич Степанов

компресс, Алексей Егорыч?

— Захлопни калитку, халдей!

Официант покорно отошел в сторонку. Егорыч уже своим носовым платком наводил на лице последний глянец, когда, тихо и незаметно войдя, присел рядом с ним бородатый Глеб. Егорыч высморкался в использованный не по делу платок и спросил:

— Зачем он приходил, Глебушка?

— Разрядиться, — коротко ответил бородатый.

— Считаешь, разрядился?

— На время. А потом пойдет косить.

— Опять беспредел?

— На беспредел у него нет ни сил, ни возможностей. Но Витольда он тебе не простит.

— Но дела-то нет, нет дела, Глеб!

— Ты думаешь, он об этом не знает? Простенько так бывает: автокатастрофа, острый аппендицит, бытовое отравление газом… Но это заботы твоей службы безопасности. Кстати, мы так и не договорились насчет бакинской трубы, Чабан. Она — моя?

— Глеб, не я один решаю. А если честно, не твое это дело.

Глеб хлопнул обеими ладонями по столешнице, вздохнул и поднялся.

— Все. Дела Глухарю уже переданы. Завтра жду окончательной и документированной расплаты со мной по всем пунктам. Счастливо оставаться. А я, как ты любишь говорить, взмахну крылышками и в теплые края.

— Ты что-то знаешь? — осторожно спросил Егорыч.

— Как сказал один из древних мудрецов, я знаю только то, что ничего не знаю.

* * *

Пили в ухоженном саду наглухо огороженной виллы. Стол как стол, солдатский стол. Непочатая и слегка початая «Смирновские» на столешнице (две опорожненных — на траве) рядом с четко нарезанным салом, блюдом с картошкой, грубо вскрытыми консервными банками с килькой, оливками, красным перцем и огурцами. Подходили настоящие сумерки. Игорь Сергеевич потянулся было к выключателю стоячей электрической лампы под колпаком. Но Валюн попросил:

— Не надо света, Игорек.

— Не надо так не надо, раз моя рожа тебе опротивела.

— Да при чем тут твоя рожа! После того как я сегодня всех своих рядом с папой и мамой на Вешняковском закопал, все кончилось: тьмы нет, света нет, жизни нет. Тоска и серость. Зачем дальше жить, Игорек?

— Нет твоей вины, что все так произошло, Валюн. А жить надо.

— Вот я и спрашиваю: зачем?

— Зачем люди живут? Строят свой дом, любят своих жен, растят своих детей. И забывают прошлое. — Игорь Сергеевич разлил по стаканам. — За то, чтобы как можно скорее прошло прошлое!

— Прошлое не проходит. Оно уходит и вновь приходит. Уходит и приходит, уходит и приходит! И не избавиться от него никогда!

— Тогда за что пьем. Валя?

— За нас с тобой, горемычных.

— И мне налейте, если свободный стакан найдется, — вступил в разговор вышедший на террасу Василий.

— На троих — это уже по-нашему, — грустно обрадовался Валюн. — А мы с Игорем думали, что вы в городе у себя заночуете.

Василий подтащил к столу третий стул, без размышлений включил свет, осмотрел неряшливый стол и по-командирски решил:

— Бардак у вас тут, братцы.

— Бардак, — согласился Игорь. — Полный бардак, Вася.

— Про душевный бардак потом. А пока быстренько разберемся с бардаком на столе. Игорь, всю грязную посуду — в посудомойку, а эти драные банки — в помойное ведро. Валя, за тобой напитки: напитки, а не тошнотная водяра. Они в баре второго этажа. «Чивас ригал», «Арманьяк», «Черри», тоник, содовая и лед из холодильника. Подходящую посуду я подберу сам. Планы намечены, пути определены, за работу, товарищи!

Хороший фарфор, пирамидальные салфетки, пузатые рюмки под коньяк, тонкие стаканы для виски. Вазочки с маслинами, икрой, белыми грибами, тарелки с семгой и белорыбицей. И букет алых роз в развратно извилистой вазе. Три источника света освещали этот старт пиршества: верхний и два боковых.

— Красиво, — признал Валюн.

— По-моему, Декарт сказал: «Порядок освобождает мысль». Ну а я, полковник запаса Василий Андреевич Лосев, добавлю: а бардак забивает голову вонючим дерьмом ненужных и бесцельных славянских мудрствований. Так на чем мы остановились, мои дорогие друзья?

— Мы не остановились. Мы изготовились к старту, — сказал Игорь.

— Или, открыв второе дыхание, начинаем финишировать, — добавил Валентин.

— Финиша, к сожалению, в нашем забеге не предвидится, — возразил Василий.

— Бег по кругу, — догадался Валентин.

— Бег до конца, — жестко поправил Василий. — До нашего конца, ребята. Всемирное зло нам не удастся уничтожить, но накинуть веревку на шею криминальному беспредельному отстою и затянуть петлю так, чтобы у него надолго свело уродливые клешни, нам по силам. И чтобы в страхе дрожали оставшиеся в живых гнилые пузыри и лопались, как детские шарики.

— И так всю жизнь? — спросил Валентин.

— Мы поклялись, — сказал Игорь.

— Мы поклялись бороться за справедливость, — напомнил Валентин. — А пока только убиваем.

— Мы не убиваем, — возразил Василий. — Мы уничтожаем то, что мешает справедливости существовать.

— Ты умный, командир, — сдался Валентин. — И тебя не было с нами, когда мы помянули моих.

Игорь Сергеевич умело разлил виски по стаканам, и они не чокаясь, выпили.

* * *

Твердое уперлось в левую лопатку Ольги, и голос с легким кавказским акцентом приказал:

— Не оборачивайся. Не дергайся. Пистолет с глушителем. Умрешь — никто не заметит. Иди к «мерседесу». Видишь, дверца открыта?

«Мерседес» с открытой дверцей откровенно стоял у ночного светившегося входа в редакцию «Женщина во всем».

Опершись спиной о противоположную дверцу, в обширном салоне сидел толстый человек, который, чтобы она увидела его лицо, щелкнул зажигалкой, прикуривая. Все как положено: весовой чернослив кавказской национальности. Затянулся и поздоровался:

— Здравствуй, девушка. Рад видеть тебя, красавица.

Ольга, подталкиваемая вооруженным спутником, уселась посреди дивана и, нахально оглядев говорившего, ответила злобно:

— А я не рада, красавец.

Толстый красавец рассмеялся и попросил водителя:

— Поедем, а? — И тому, что с пистолетом: — Аты, Хачик, к нему, за стекло, да?

Уселись, как приказано, и машина тронулась. Хозяин поднял стекло.

— Немножко отдохни, и поговорим.

— А я думала, вы меня трахнуть собрались.

— Вах! — огорчился хозяин. — Ну почему московские девушки такие грубые?

— Мы не грубые, мы сообразительные. Тебя-то как зовут, азер?

— Максуд Ибрагимович, — слегка растерянно представился хозяин.

— За Макса пройдешь. Ты что, от Карика?

— Кто такой Карик? Что такое Карик? Нету никакого Карика! Он в Баку.

— А ты откуда?

— Как откуда? Из Баку.

— Один в Баку, другой из Баку… Мутно и путано, Макс. Разговора не будет.

«Мерседес» как-то незаметно взобрался на Воробьевы горы и остановился неподалеку от храма.

— Тогда погуляем? — предложил Макс, открывая дверцу. — Я отсюда на Москву люблю смотреть.

— А я на Баку с Девичьей башни. У тебя пукалка при себе?

— Чего? — не понял Макс.

— Пистолет-то в кармане?

— А как же!

— Отдай дудку Хачику, вот тогда и погуляем.

— А ты не убежишь?

— Ты вон какой здоровый и толстый. И «мерседес» при тебе. Куда же я убегу?