Повесть о моей жизни - Федор Кудрявцев

Я знал эту некрасивую девушку, и она мне не нравилась. Но ее так хвалили, что я решился, будь что будет, и послал к ней сватов.

Я слыл в своей округе хорошим парнем, к тому же был секретарем сельсовета, поэтому родители девушки обрадовались такому жениху. Позвали невесту. Она удивилась моему сватовству и наотрез отказала. Ведь я никогда не уделял ей внимания, очень редко бывал в их деревне и даже не знал, что за ней ухаживает и пользуется взаимностью парень не хуже меня. Ее отказом я не огорчился и в душе признал ее правоту. Девушка была умная и вышла за того, кто ее любил.

Ну а Петя? Петя решил, что нечего ему, интересному городскому парню, жениться на вдове — хотя и молодой и с домом; ведь все равно он в деревне не будет жить, а уедет в Петроград. И он принялся ухаживать за девушкой, которая втайне мечтала обо мне. Но мне она тоже была не люба.

И вот у Пети совсем было сладилось дело с той девушкой, но тут активно выступила вдова и убедила его жениться на ней. Петя сыграл Дуне отбой и стал готовиться к свадьбе со вдовой, а меня убедил взять Дуню. Я его послушал, обещал Дуне ее посватать, и она сказала об этом родителям. Началось приготовление приданого. Но это была моя вторая глупость. Все пошло прахом.

Накануне сватовства я проводил ее вечером до дому и стал прощаться.

— Кумушек, — она меня так звала, — ты бы меня хоть поцеловал, ведь ты теперь мой жених, — попросила она. Я нехотя ее поцеловал, Боже! Бывают ли еще более неприятные поцелуи, чем этот? Дуня ждала и второго и третьего, а я тряхнул ее руку, сказал:

— Спокойной ночи, — и поспешно пошел прочь. Я пришел домой, лег спать и не мог уснуть до утра. Я думал, как я буду жить с Дуней, если мне так противен ее поцелуй? Встал вопрос: или не сватать Дуню и этим ославить ее, заставить поплакать от огорчения, или посватать, жениться и сделать ее жизнь адом? Я решил — не сватать! — и уснул.

И все же нашлась девушка, которая мне понравилась. Это была моя дальняя родственница Шура Лодыгина. Среднего роста, худощавая, чернявенькая веселая хохотушка из зажиточной семьи, она была похожа на городскую гимназисточку. Вот я и решил, прежде чем сватать, лично поговорить с ней. Сколько я ее ни убеждал, сколько ни рисовал перед ней радужные перспективы — она отвечала решительным «нет». Я понял, что не нравлюсь ей, и оставил о ней мечтания.

В октябре 1922 года я собрался в Петроград. Я мог уехать и раньше, но моя совесть подсказывала мне, что, пока не будут окончены тяжелые деревенские работы, включая молотьбу, оставить отца и мачеху с кучей детей будет с моей стороны непорядочно.

Кроме того, меня задерживала еще и потеря воинского документа, без которого нельзя было рассчитывать поступить на работу.

Итак, не дожидаясь местного престольного праздника «Времянной», я решил ехать. Помывшись накануне отъезда в бане, я вечером лег спать. Ехать на станцию надо было рано утром. Но только все уснули, как среди ночи раздался набат. Все вскочили с постели и увидели ярко освещенную пожаром церковь и соседние с ней дома. Вблизи от нас за речкой полыхал сенной сарай. Летящие от него искры и горящие хлопья сена грозили зажечь соседние строения. Всю ночь пришлось пробыть на пожаре в борьбе с огнем. К утру пожар был потушен. Спешно умывшись и перекусив, мы с отцом на лошади поехали на станцию Родионово. К поезду мы опоздали. Пришлось в доме моей крестной близ станции ждать до вечера другого. Вечером проводить меня на поезд крестная послала одного из сыновей, подростка Алешу. По пути Алеша сунул мне в руку пачку денег, сказав, что это мне от его мамы. Крестная словно знала, как трудно мне будет на первых порах в Питере. Эти ее деньги меня очень поддержали.

И вот я еду в холодном темном вагоне. От стужи и неудобства положения, а также от рассказов соседей по вагону о разных страхах, якобы переживаемых населением города, о сне не приходится и думать. И так вторая ночь без сна. Поезд еле тащится, подолгу останавливаясь на станциях. До Петрограда добираемся только через сутки езды.

Город радует меня светом, знакомыми Знаменской площадью, Невским проспектом, извозчиками и трамваями, от чего я уже порядком за восемь лет отвык.

Несмело сажусь в блистающий лаком трамвай. Еду на Мойку к дальним родственникам, надеясь найти у них хотя бы ненадолго пристанище. Вот и их дом — недалеко от Невского проспекта. Звоню в квартиру на четвертом или пятом этаже, заранее радуясь жилью.

— Кто там?

— Беловы здесь живут? — спрашиваю.

— Ну здесь.

— Я к ним, откройте, пожалуйста, — прошу я.

— Не открою, приходите днем, — отвечают за дверью, и я слышу удаляющиеся шаги.

Озадаченно оглядываю площадку полутемной лестницы. В окне стекла выбиты, видно, и на других площадках тоже. Зябну до дрожи во всем теле. Снова настойчиво звоню. Тот же голос:

— Кто там?

— Я к Беловым, откройте, пожалуйста, или позовите их, — отчаянно прошу я.

— Я вам сказала, приходите завтра, — зло отвечает голос.

— Но я только что с поезда, с вокзала.

— Ах, ты опоздал, — издевается голос за дверью, — так и жди утра, — и снова топ-топ от двери.

Удивленный таким бессердечием женщины, сажусь в уголке возле двери на свой чемоданчик, который был со мной в Австрии. Дрожу от стужи. Слышу, как изредка кто-то идет по лестнице. Хлопает чья-то дверь, и опять тихо. Чтобы согреться, раза два пробежал вниз и вверх по лестнице, снова сел на чемодан. Чуть забылся и тут же очнулся от испуганного женского крика над самой головой:

— Ай, кто тут? Уходите от двери, дайте мне войти! — кричала возле меня какая-то молодая женщина, дергая за ручку звонка. Я попытался объяснить ей мое положение, но в это время дверь приоткрылась и впустила испуганную женщину. Я было пытался втиснуться за ней, но меня оттолкнули и дверь захлопнулась. Я услышал, как молодая сказала:

— Как я напугалась, какой-то мужчина у нашей двери.

— Не знаю, какой-то тип весь вечер ломится к Беловым, а я его не пускаю, — ответил уже знакомый мне голос.

— И правильно делаешь, — одобрила молодая.

Я третью ночь провел без сна, на стуже.

В семь утра по лестнице и во дворе началось движение, я снова позвонил в квартиру. Дверь тотчас открыла пожилая женщина.

— Я к Беловым, — сказал я.

— Пройдите в конец коридора, — как ни в чем не бывало сказала она.

Беловы — два молодых брата, уже встали. «Сейчас напоят меня чаем, и я согреюсь», — подумал я, увидя на столе чайник, и рассказал им, как ночевал на лестнице. Братья сказали, что они накануне поссорились со своей квартирной хозяйкой, и она выместила свою злость на мне.

Хотя комната у Беловых была большая, они деловито сказали мне, что не могут пустить меня ночевать или напоить чаем, и дали мне адрес одной своей родственницы, Зины Лодыгиной, которую я хорошо знал. Я отправился к ней на Козье Болото, так называлась местность, где находятся Псковская и Мясная улицы.