Гнев божий - Александр Афанасьев

– Сворачивай! Слышишь, сворачивай! – Миллер посмотрел на часы, время к третьему намазу, как только все встанут на намаз, страна замирает. – Сворачивай налево!

«Субурбан» взревел сиреной, даже попытался спихнуть в сторону преграждающую ему путь машину, но эта машина уперлась в другую машину, и они застряли окончательно. Вокруг них начали собираться водители, они потрясали кулаками и изрыгали проклятия в адрес американцев, которые когда-то пришли сюда, чтобы дать им свободу. По кузову глухо хрястнулся камень.

Страна камней…

Миллер открыл дверь и, не глядя, несколько раз выстрелил в воздух из своей «беретты». Кто-то бросился наутек – но он понимал, что это временная передышка, те, кто убежал – вернутся, и может быть, с автоматом.

– Быстро! Надо продвигаться пешком! Собраться у первой машины! Бегом, бегом!

Миллер выскочил первым из машины, пробежал назад, открыл заднюю дверь. В каждой машине была «закладка» – оружие в багажнике на случай, если все пойдет предельно хреново. Сейчас у него было чувство, что оружие им пригодится.

– Шрадер! Ко мне, немедленно!

Подбежал Шрадер, краснолицый, белобрысый.

– Ты из армии?!

– Да, сэр!

– Знаком? – Миллер показал на лежащий в багажнике пулемет со сложенными сошками и прикладом. Это был польский UKM, тот же самый пулемет Калашникова, только с прикладом как у М4 и с передней рукояткой для удержания при стрельбе. ЦРУ закупало эти пулеметы не под патрон НАТО, а под старый русский патрон от винтовки Мосина, старейший из всех, что находятся на вооружении, и вооружало им группы, которые действовали в Афганистане и на Ближнем Востоке. Русские патроны там до сих пор были более распространены, чем патроны НАТО.

– Ну, сэр, я не пулеметчик, но нас учили использовать М249.

– Бери! И патроны. Кажется, там серьезная заваруха.

Сам Миллер открыл лежащий у другого борта кофр и извлек оттуда винтовку М107 – у частных контракторов винтовка М107 была в каждом патруле, ее использовали чаще, чем любую другую снайперскую. Перекинув огромную, тяжелую винтовку на ремне за спину, Миллер разорвал армейскую упаковку патронов и начал спешно набивать ими магазин.

– Сэр, смотрите! – крикнул Шрадер, показывая вверх, когда он набил уже три магазина и заканчивал с четвертым.

Миллер посмотрел вверх – и не смог сразу поверить своим глазам.

Со стороны правительственного квартала летел вертолет, это был UH-60 Сикорского, новейший вертолет иракской армии, который только начал в нее поступать. Вертолет шел, снижаясь, за ним тянулся шлейф черного дыма, было видно, что хвостовой ротор работает на последнем издыхании. Он пролетел почти над ними, оглушив ревом турбины, а потом – он уже перевалил Тигр и находился где-то над армянской церковью – он вдруг замер на секунду в воздухе, будто раздумывая, а потом тяжело рухнул вниз, и с места его падения в небо повалил густой, черный, клубистый дым.

– Пресвятой господь…

– Аллах Акбар! – заорал кто-то из водителей совсем рядом. – Аллаху Акбар!

– Субхана Ллаху! Аллаху Акбар!

Все больше и больше людей покидали машины, чтобы посмотреть на горящий вертолет, на символ американского могущества, что догорал на той стороне реки чадным костром. И все больше и больше людей подхватывали эти крики, они кричали «Аллах Акбар», потому что это был вызов ненавистным оккупационным властям, клич свободы. Так и начинаются революции…

– Миллер, всем! Закрыть машины и уходим отсюда! Пробиваемся на запад! Пошли, пошли!

Иначе их тут просто разорвут…

Расстреляв полицейских на входе – никто еще не понимал, что происходит, на всех автоматах стояли глушители, – группа Серых волков прорвалась к главному входу в парламент. Там уже не было никакого чек-пойнта, не было пулеметов – когда они были уже на ступенях, иракский полицейский с автоматом выскочил им навстречу и рухнул под градом пуль.

Саданув по двери – ее не успели блокировать, – Серые волки ворвались в здание, в вестибюль. Там был единственный полицейский, он тупо таращился на них, не понимая, что происходит. Еще там было несколько частных охранников, они поняли, что происходит, первыми и попытались воспользоваться оружием. Но их уже держали на прицеле.

– Огонь!

Серые волки открыли огонь сразу из нескольких автоматов, превращая пространство перед собой в настоящий ад, в котором невозможно было выжить. Люди метались перед ними в поисках укрытия и падали под градом пуль, один из охранников успел выстрелить из обреза ружья – но Серый волк устоял на ногах от удара дроби, а ответный огонь опрокинул неверного наземь, на мраморный пол, по которому уже текла кровь…

Контракторы

Джим Лефтвич был простым американским парнем, родом из Айдахо, одного из центральных американских штатов. Родился он в городке, в котором было всего две улицы и около четырех тысяч жителей – но его жители были настоящими патриотами Америки и очень любили то место, где они живут, и ту страну, в которой они живут. Ничто не могло поколебать этой наивной, но очень искренней любви: за Демократическую партию здесь почти никто не голосовал.

Отец Джима был фермером, довольно успешным, потому что он выращивал кукурузу и продавал ее на биотопливо. Джим мог остаться на ферме и помогать отцу, тем более что дел на ферме всегда хватало, но вместо этого он пошел на призывной пункт и завербовался в морскую пехоту США – ему очень хотелось быть морским пехотинцем. После года службы на территории Джибути – кэмп Лемоньер, единственная американская военная база на африканском континенте – его перебросили в Афганистан в провинцию Пактия. Это было страшное, по-настоящему страшное место. Рядом «дырявая» пакистанская граница – а на той стороне поселения, где сторонниками Талибана являются все жители до последнего, и лагеря подготовки. Среди полицейских и солдат афганской армии талибам симпатизирует каждый пятый. Горы, покрытые лесами, быстрые ручьи и горные тропы, которые нужно патрулировать и на которых смерть поджидает на каждом шагу – им приходилось идти в foot patrol, потому что лишь десять процентов дорог в этой провинции были пригодны для прохождения американской бронетехники. Джим пробыл в Афганистане целый год, за это время заслужил Бронзовую звезду, Пурпурное сердце, был ранен и контужен, заслужил благодарность от командования. Когда он вернулся домой – мать не узнала его, а отец был в шоке. Война уже была в его крови, он постоянно находился там, на этой войне. Он падал на землю, когда прогоревший глушитель какого-нибудь старого пикапа издавал резкий хлопок, он кричал по ночам, а некоторые ночи не мог спать вообще, он вел машину, машинально бросая ее с одной полосы на другую, чтобы не стать легкой добычей для ракетчика с «РПГ». Он отравился войной и не мог больше жить в реальном мире, он подал рапорт на досрочное возвращение в Афганистан и пробыл там еще год, получив еще одну контузию – а потом, поняв, что не сможет вернуться домой, завербовался в частную охранную компанию и отправился в Ирак.