Семь нот любви - Евгения Марлитт

Она испуганно остановилась. Только теперь в в тело Елизаветы начала возвращаться жизнь, она лишь теперь стала понимать то, о чем говорилось. Быстрым движением освободив свои руки из рук Елены и высоко вскинув голову, она дрожащим голосом произнесла:

– Вы ошибаетесь, сударыня, я не дворянка.

– Как? Разве вы не имеете бесспорного права носить имя фон Гнадевиц?

– Да, но мы отказываемся от этого права.

– И вы действительно хотите пренебречь таким счастьем?

– Я не могу себе представить, чтобы истинное счастье могло зависеть от простого звука.

Ясно чувствовалось, что изо всех сил она старалась придать своему голосу уверенность.

Тем временем баронесса подошла ближе, начиная понимать все, что здесь происходит. В душе она чрезвычайно злилась на своего сына – ведь он не спросил ее материнского совета и согласия. К тому же эта избранница была для нее ненавистным существом. Но она прекрасно знала, что ее возражения вызовут только презрительную усмешку сына и еще более укрепят его в своем решении. Баронесса видела также, что Елена принимает горячее участие в этом деле, и инстинктивно чувствовала – с этой стороны нечего бояться какого-либо проигрыша. Поэтому она решила изобразить прощающую и все понимающую мать. Но слова Елизаветы заставили ее замолчать. У надменной дворянки мелькнула мысль, что девушка своим упорством может сама испортить дело, значит, нужно подлить масла в огонь.

– Мы имеем здесь дело с чисто мещанскими взглядами, – сказала она Елене, которую возражение Елизаветы до крайности удивило, и язвительно продолжала, обращаясь к Елизавете: – Вероятно, вы имеете веские причины, заставляющие вас бояться света?

– У меня нет никаких причин, заставляющих бежать от света, – возразила последняя, уже значительно овладев собой. – Мы любим свое имя, потому что оно чистое и честное и не хотим менять это бесспорное наследие на имя, приобретшее свою славу чужими слезами и потом.

– О, как возвышенно! – со злой иронией заметила баронесса.

– Вы не можете говорить это серьезно, Елизавета, – сказала Елена, – не забывайте, что счастье двух людей зависит от вас, – и она бросила на собеседницу многозначительный взгляд, однако та не поняла его. – В ту среду, где вы теперь будете вращаться, вы должны принести с собой дворянское имя. Вы это знаете так же хорошо, как и я, и из-за каприза не станете разбивать надежды свои и другого человека.

– Я не понимаю вас! – опять разволновалась Елизавета. – Мне совершенно не приходило в голову связывать с этим именем какие-либо надежды, я не могу себе представить, как может счастье другого человека зависеть от решения такой незаметной девушки, как я.

– Но, милое дитя мое, – возразила Елена, – подумайте: ведь с сегодняшнего дня мы – сестры. Не правда ли, Рудольф, ты с радостью примешь невесту Эмиля в нашу семью и разрешишь мне поделиться с нею?

– Да, – послышался глухой, но решительный ответ. Елизавета в изнеможении провела рукой по лбу.

Слова, которые она только что услышала, звучали крайне несправедливо и неверно. «Невесту Эмиля» сказала Елена. Значит, это она! Ужас! Кажется, эти люди сговорились, чтобы напугать ее? И фон Вальде, знавший, что она ненавидит Гольфельда, заодно с ними.

– Я вижу, что здесь произошло недоразумение, причину которого совершенно не могу понять, – задыхаясь, произнесла девушка, – разъяснить его было бы делом господина фон Гольфельда, но так как он предпочитает молчать, то я вынуждена заявить, что никогда не давала ему подобного слова!

– Но, милая, – нерешительно и смущенно произнесла Елена, – разве мы при входе не видели собственными глазами, что…

Она остановилась.

Эти слова как громом поразили Елизавету. В ее невинной душе ни разу не появлялся страх, что ее минутная беспомощность может быть истолкована как-нибудь иначе, теперь же она, к своему великому негодованию, увидела, что эта беспомощность бросает на нее ужасную тень. Она еще раз обернулась к Гольфельду, но одного взгляда ее было достаточно, чтобы убедиться: с этой стороны ей нечего ждать спасения своей чести. Он стоял у окна спиной к присутствующим, как уличенный школьник. Его молчание, конечно, могло быть истолковано весьма различно.

– Боже мой, какой кошмар! – воскликнула несчастная. – Вы видели, – продолжала она, переводя дух, – как беззащитное существо тщетно старалось избавиться от навязчивости бесчестного человека. Уверения в моем глубоком презрении и полнейшей антипатии не смутили его. Я не раз уже высказывала такое свое отношение к господину фон Гольфельду, но несмотря на это…

Шум позади заставил Елизавету вздрогнуть и замолчать. Елена упала на диван, судорожно ухватившись за скатерть рукой, которая так сильно дрожала, что вся посуда на подносе зазвенела. Лицо ее стало мертвенно-бледным, ее угасший взор был устремлен на Гольфельда. Она тщетно старалась овладеть собой. Свет, внезапно озаривший отвратительную интригу, сплетенную ее двоюродным братом, был слишком ярок и сильно поразил доверчивую душу Елены.

Елизавета, несмотря на свое волнение и негодование, сразу же смягчилась, видя, что творится с Еленой. Защищая свою честь, она сорвала пелену с глаз несчастной. Ей стало до крайности жаль бедную девушку, хотя она и понимала, что рано или поздно это должно произойти. Елизавета быстро подошла к ней и взяла ее похолодевшие руки.

– Простите меня, что я расстроила вас своими словами, – проговорила она. – Вы легко поймете мое положение. Нескольких слов господина Гольфельда было бы достаточно, чтобы снять с меня недостойное подозрение. Мне не пришлось бы тогда высказывать свое мнение о его характере и поступках. Я очень сожалею, что так получилось, но не могу ничего изменить.

Елизавета поцеловала бессильно повисшую руку Елены и молча быстро вышла из павильона. Ей показалось, что фон Вальде протянул ей руку, когда она проходила мимо, но она не подняла глаз.

Очутившись в парке, Елизавета двинулась по извилистой дорожке, ведущей к пруду. Она вышла на площадку, миновала замок и свернула на тропинку, к «Башне монахинь». Не отдавая себе отчета, куда она идет, Елизавета все больше удалялась от дома.

Ею овладело невыразимое волнение. Мысли вихрем проносились у нее в голове. Предложение Гольфельда, его необузданная страсть, неожиданное появление Берты у окна; необъяснимый факт, что Елена радостно приветствовала ее как невесту того, кого сама безумно любила!.. Среди всего этого у нее в ушах все время звучало резкое «да» фон Вальде. Значит, он бы обрадовался, стань она невестой Гольфельда! Эта женитьба, без сомнения, обсуждалась на семейном совете; фон Вальде своим холодным умом взвесил все «за» и «против» и вместе с сестрой пришел к заключению, что избранница Гольфельда теперь не сможет обесчестить генеалогическое древо рода Гольфельдов. Было решено милостиво принять ее и устранить один недостаток – бедность, выделив ей часть своих собственных доходов.

При этой мысли Елизавета крепко стиснула зубы, словно от сильной боли – ею овладела злость. Погруженная в размышления, она иногда останавливалась, но, увлекаемая вихрем своих мыслей, поспешно шла по той же дороге, что и несколько дней тому назад с фон Вальде. Ветви деревьев безжалостно стегали ее по лицу, она не думала о том, что тогда он тщательно отстранял их. Кусты были еще смяты, и вялые листья валялись на земле на том же месте, где Гольфельд и Корнелия Киттельсдорф пробрались к ним. А вот то место, где Рудольф подсказывал ей положение… Но Елизавета шла мимо, не обращая ни на что внимания. Наконец, она остановилась и удивленно оглянулась кругом: рядом с ней возвышалась «Башня монахинь». Под дубами царил полумрак, хотя на их вершине и крыше башни еще играли золотистые лучи солнца. Девушке стало жутко в чаще этого безмолвного темного леса, но ее неудержимо влекло к тому месту, где фон Вальде попрощался с нею. Она пересекла лужайку, где валялись осколки бутылок и обрывки гирлянд, и вдруг остановилась, как вкопанная. До нее донеслись звуки человеческого голоса. Сначала они звучали отрывисто, но постепенно стали яснее и начали быстро приближаться. Это был пронзительный женский голос, скорее кричавший, чем певший какую-то духовную песню. Елизавета ясно слышала, что певунья быстро бежала вперед.