Выбраковка - Олег Дивов

– Дима, – позвал Гусев. – Что стряслось?

Дима в ужасе подпрыгнул, чуть не сверзился вниз, замахал ногами, уронил окурок и сам в конце концов рухнул внутрь комнаты, повалив там, судя по грохоту, какую-то мебель.

Гусев шумно выдохнул. Сейчас откроется дверь, в комнату ворвется «группа поддержки», и выбраковщик Гусев спокойно пойдет за пивом.

Ни первого, ни второго, ни третьего не произошло. Гусев выскочил в коридор. Там все стояли неподвижно и глядели на него.

– Какого же вы… – начал он было, но передумал и тут же бросился обратно, на ходу вытаскивая игольник. Лапин что-то сказал ему в спину, но Гусеву было не до того. Он занимал позицию. И как только в оконном проеме показалась нога, которую переносили через подоконник, Гусев трижды нажал на спуск.

Нога на секунду зависла, а потом безвольно упала на карниз, и в соседней комнате снова раздался грохот падающего тела. Гусев убрал оружие и достал трансивер. Краем уха он услышал, что на этот раз дверь открыли, и вокруг подстреленного клиента началась деловитая суета.

– Алексей, спускайся в машину. Концерт окончен.

– Лихо ты его! Как так вышло?

– Спускайся в машину. – Гусев прицепил рацию на пояс и вдруг поймал себя на желании перед выходом в коридор расстегнуть кобуру «беретты».

– У вас будут очень, очень, очень большие неприятности, – донесся до него голос Лапина.

– Заткнись, малявка, – сказал Гусев устало. – У меня все неприятности в далеком прошлом.

Отодвинул дознавателя плечом, вышел из комнаты и зашагал, не оглядываясь, к лифту.

Трудно представить, что происходило в душе не по возрасту угрюмого двенадцатилетнего мальчика, видевшего все это изо дня в день. Наверное, именно отроческие годы Влада, омытые реками крови, превратили его в нравственного калеку.

У проходной Новодевичьего оказалось неожиданно людно. За черными «Волгами» и широкими плечами охранников с трудом просматривался длиннющий правительственный «ЗИЛ».

Гусев загнал «двадцать седьмую» на тротуар. К машине тут же заспешил некто при костюме с галстуком, занося руку для отмашки – вали отсюда, не положено. Гусев вышел и захлопнул дверцу.

– Машину разрешаю не сторожить, – бросил он подскочившему охраннику. Тот оторопело заморгал.

– Ты что, новенький, что ли? – сочувственно улыбнулся Гусев, отстегивая свой значок и предъявляя его тыльной стороной, где размещались имя, личный номер и крохотная фотография. – Кто это здесь? Литвинов?

– Н-нет, – пробормотал охранник, бегая глазами с фотографии на лицо Гусева и обратно. – Гусев приехал.

– Тем более не стой на дороге, – посоветовал Гусев, цепляя значок на грудь.

– Да, проходите… Пожалуйста.

Больше Гусева не задерживали. Он быстрым шагом прошел на кладбище и привычно запетлял между участками. Мелькающие там и сям люди в костюмах его не трогали, а некоторые даже издали кланялись.

За могильной оградой примостился на узкой лавочке пожилой грузный мужчина в черном плаще. Гусев бесцеремонно оттолкнул начальника охраны, загораживавшего путь, и остановился в проеме раскрытой калитки.

Пожилой мужчина с трудом повернул голову.

– Здравствуй, Паша, – сказал он. На суровом лице обозначилось нечто похожее на улыбку. – Не ждал. Давненько мы… Навещаешь, значит. Молодец.

– Я-то знаю, что мне здесь делать, – процедил Гусев сквозь зубы. – А вам? Грехи не так замаливают. Положено свечки зажигать и лбом об пол биться. Хотя да, вы же атеист…

– Я часто здесь бываю, – вздохнул пожилой. – И напрасно ты, Паша. Нет за мной никакой вины.

Гусев оглянулся на начальника охраны.

– Здорово, Пэ, – сказал тот. – Как на работе дела?

– Исчезни, – распорядился Гусев. – Нам поговорить нужно.

Пожилой, секунду помедлив, кивнул. Начальник охраны, состроив оскорбленное лицо, отошел шагов на десять и принялся что-то бормотать себе в воротник. Гусев пробрался в тесную ограду, подвинул на скамейке пожилого и сел рядом.

– Ладно, Александр Петрович, – сказал он. – Не стану я вас сегодня травить, пожалею. Что было, то было, ничего уже не изменишь. Тем более того, кто мне правду рассказал, вы ликвидировали. Так что и на мне тоже невинная жертва висит. А сейчас меня интересует другое. Что там с Димкой Беловым приключилось?

– Какой-то дряни твой Димка накушался. Вот и все. Под капельницей сейчас лежит. Подлечится – на работу выйдет. Я бы его, конечно, на пушечный выстрел к Кремлю не подпустил, да отца жалко.

– Никогда бы не подумал…

– Павел, – перебил Гусева пожилой. – Ты живешь в реальном мире. А твой дружок Белов видит его только из окна служебной машины с персональным шофером. Ты знаешь этот мир и даже способен влиять на него. Белов – нет. Более того, он бы никогда не поменялся с тобой местами. Вот и вся история. Это я отдал приказ на выбраковку Белова, когда узнал, что он учудил. Вижу – не удивляешься. Правильно. Ты, разумеется, приказ не выполнил и спас Дмитрию его бесполезную шкуру и бездарную голову. И особой благодарности я к тебе не испытываю. Мы установили эти законы и тоже обязаны им подчиняться.

Гусев достал сигареты и закурил.

– Тогда отпустите своих детей на волю, – сказал он. – Чтобы они не сходили с ума. Из-за отрыва от реальности.

– Поздно уже, Павел. Я-то согласен с тобой. Но поздно. Одному тебе повезло, и то потому, что ты так яростно рвался из нашего круга наружу. Теперь я понимаю, насколько ты был прав. Теперь.

– Я не ваш, и мне не повезло, – огрызнулся Гусев. – Я просто выбрал свой путь.

Пожилой снова повернул голову и попытался заглянуть Гусеву в глаза. Тот отвел взгляд.

– У меня, кроме тебя, больше никого нет, Паша, – негромко сказал пожилой.

– Меня у вас никогда и не было, Александр Петрович. И никогда не говорите, что обязаны подчиняться тем законам, которые вы установили. А то ведь я могу и вспомнить, где работаю. И провести выбраковку на месте, без всяких заявок и доказательств вины.

– Я не делал этого, Паша. Та катастрофа была полной случайностью. А человек, который якобы раскрыл тебе глаза, всего лишь хотел стравить нас. Он меня ненавидел и тебя ненавидел, потому что ты сын своего отца. Какое-то время я думал, что он сам причастен к катастрофе. Но оказалось – нет. Паша, в том, что произошло, никто не виноват.

– Я не ищу виноватых. Я просто хочу разобраться.

– Ты был мертв. У тебя не было лица – сплошная рана. Ни одной целой кости. И мы действительно были уверены, что за гибелью Лебедевых кто-то стоял. Тебя необходимо было спрятать, неужели ты не понимаешь? Тем более что о вашей смерти уже прошло официальное сообщение… А потом, когда ситуация прояснилась… Все равно нужно было что-то с тобой решать. Ты нуждался в опеке. Ты сам не помнишь, наверное, как нуждался.