Семейная хроника - Нина Осмоловская

С детских фотографий на Соню смотрела хорошенькая девочка в белой кроличьей шубке и такой же шапочке. В выходные дни ездили гулять в Ботанический сад или на ВДНХ. Всё это было рядом, надо было только сесть на трамвай и проехать двадцать минут. Их тихая улочка выходила на оживленную Первую Мещанскую, которую после Фестиваля молодёжи и студентов, переименовали в проспект Мира. Там кипела другая, шумная и интересная жизнь. Каждое утро Соню отвозили в детский сад. Он был совсем маленький, и когда через много лет Соня пыталась отыскать это здание, ничего не получилось, наверное, его снесли.

На лето детский сад вывозили на дачу в Бекасово. Соня так не любила туда ездить, она всё время скучала там и часто болела. Это нежелание надолго уезжать из дома сохранилось и потом в её пионерском отрочестве. Казалось, что домашние забыли её, бросили. Одиночество для Сони было невыносимо. Она была застенчивым ребёнком, чувствовала себя уютно только среди знакомых людей. И позже в незнакомой компании никогда не могла первой подойти, всегда ждала, что это сделает кто-то другой.

В детстве у Сони была няня, она же бабушка, только не родная. Звали её Клавдия Марковна. Она просила Соню не называть её бабушкой или по имени-отчеству, и Соня называла её просто Клава. У Клавы не было своих детей, и Соня заменяла ей и дочку, и внучку. Она рассказывала сказки, которые сама же сочиняла, и все они обязательно были со счастливым концом. Участвовала во всех Сониных играх. Так, если Соня была кондуктором автобуса, то Клава конечно же пассажиром, если Соня – учительница, то Клава – ученица.

У родителей было старенькое пианино. Папа по вечерам садился за инструмент и, если у Сони было плохое настроение, играл весёлые польки или кадрили, и тогда она лихо прыгала по комнате. Девочка очень любила праздники. К родителям часто приходили в гости друзья, и они веселились с непринятой сейчас искренностью и добротой. Угощение было скромным: обычно картошка с селёдкой, а иногда просто чай с баранками. Папа садился за пианино, все танцевали или пели за столом народные протяжные песни. Слова песен она помнила всю жизнь. Они волновали юную душу, Соня начинала плакать, жалея путника, замерзающего в степи, или бродягу, который подходил к Байкалу. А ещё в праздничные дни ей нравилось ходить на демонстрацию, особенно первомайскую. По проспекту Мира шли нарядные колонны с флагами, цветами, транспарантами. Всюду звучали музыка, песни, смех. Они и в школе, и в детском саду делали из гофрированной бумаги цветы, прикручивали их к распускающимся веткам тополя, и было так весело идти со всеми вместе, размахивая такой чудесной веткой, и петь песни. Казалось, что в праздник пела вся улица. Люди выходили из домов, играла гармошка, вокруг неё плясали и пели частушки. Соне покупали яркие надувные шары, бублики, и это было сбывшейся мечтой о счастье.

В школу шли весёлой гурьбой, потом расходились по классам. Сидели за громоздкими деревянными партами. У них откидывалась крышка, позволяя встать с места. Все ученики были в одинаковых формах: у девочек – коричневое платье и черный или белый фартук, у мальчиков – серая куртка с белым воротником и серые брюки. Соня всегда хорошо училась и, сколько себя помнила, всегда была на общественной работе: то командиром звездочки, то председателем совета отряда, то комсоргом класса. Родители преподавали музыку, и Соня училась ещё и в музыкальной школе, но она всё успевала и везде была отличницей.

Во дворе у детей была своя компания. Соня была самой младшей в ней. Её принимали во все игры, но этого права добиться было достаточно сложно. Играли в «колечко», «вышибалы», «сыщик ищи вора», «казаки-разбойники», лапту. Девочки любили прыгать через верёвочку или играть в классики.

Одевались после войны все очень бедно. Мало у кого были дорогие платья. У мамы их было всего два: одно – крепдешиновое в белый горошек, второе – синее с белым воротничком. У папы не было костюма, он привез с фронта куртку и брюки и носил их много лет подряд. Детей тоже одевали скромно, носили то, что смогли перешить из взрослой одежды, Соня носила кофточки, перешитые из старых папиных рубашек.

Питались тоже небогато, хотя в магазинах выбор продуктов был огромным, особенно в середине 50-х. Соня помнила, что в 1957-м, когда в Москве проходил Фестиваль молодежи и студентов, чего только не было в магазинах: в рыбном отделе на прилавках стояли огромные лотки с красной и чёрной икрой, живая рыба плескалась в специальных ваннах, продавали живых и консервированных крабов. Она вспоминала, как они с мамой заходили в Елисеевский гастроном. У Сони до сих пор перед глазами стояли колбасы, сыры и все те продовольственные яства, что тогда были в изобилии. Конечно, купить что-либо они были не в состоянии: зарплата двух педагогов не позволяла этого сделать.

Радио и телевидение (а оно тогда только зарождалось) были полны бравурных маршей, весёлых мелодий и фильмов о счастье. Детям объясняли, что они живут в самой счастливой стране мира. Всюду висели лозунги: «Всё лучшее – детям». Страна строила коммунизм, и Соня верила, что он обязательно наступит. Никита Сергеевич Хрущев обещал его построить к 1981 году, за окнами стоял уже 1982-й, а коммунизм пока не наступил. Главными человеческими достоинствами были доброта, искренность, умение радоваться за другого, сопереживать.

Многие из мужчин погибли на фронте. Соня видела, что почти все из соседок, маминых ровесниц, были не замужем или овдовели. У них не было детей, и поэтому Соне доставалась любовь многих из них. Эти любовь и ласка, подаренные ей в таких количествах с самого рождения, сделали её счастливой на всю жизнь. Доброта и искренность послевоенных лет остались в каждой клеточке души. Детская память такова, что всё плохое быстро забывается, а помнится только хорошее. Да и откуда было знать маленькой Соне обо всех проблемах взрослой жизни! Родители тщательно отгораживали её детский мир от всех невзгод и печалей. Тогда ещё жил глубокими корнями страх перед арестами и разоблачениями 30-х годов.

Однажды, придя из школы, Соня спросила мать, почему у всех девочек в классе отчество из имен их отцов, а она почему-то не Вадимовна, – папу звали Вадим, – а Дмитриевна. Татьяна очень разволновалась, она ждала и боялась, что дочь рано или поздно задаст этот вопрос, и вот теперь он прозвучал, и надо было отвечать. Татьяна никогда не рассказывала дочери о своём прошлом, а сейчас решила, что это необходимо сделать. Она сама должна всё рассказать Соне. Она усадила дочь на диван и начала свой нелегкий рассказ.

…Она – Татьяна Борисовна Покровская – родилась в небогатой дворянской семье в самом конце прошлого века. У неё был брат Серёжа, они были погодки и очень любили друг друга. Отец оставил их семью, женился на другой женщине и уехал в 1917 году в Париж с новой женой и приёмной дочерью. Их с братом воспитывали мать и бабушка, Наталья Дмитриевна. Татьяна очень любила их, и все они жили дружной семьей. До революции у матери была своя ситценабивная фабрика и магазин готовой одежды. Это была необыкновенная женщина. Оставшись одна с двумя детьми, не растерялась, а смогла даже стать крупным предпринимателем. В революцию у них всё отняли, тогда это называлось экспроприацией. И Ольга начала новую жизнь, сначала была сиделкой в больнице, потом окончила сестринские курсы, медицинский институт и стала врачом-терапевтом. Серёжа сразу принял революцию, хотя ему не просто было решиться на это. Он после революции работал в наркомате иностранных дел и занимал там высокий пост. Сама Татьяна окончила школу-студию при МХАТе и работала в Малом театре. В начале 30-х годов Сергей женился на одной из актрис Малого театра, и они все вместе жили в знаменитом сером Доме на набережной.