Свидетели Крысолова - Игорь Пронин

— А как одному управиться? — кажется, это Тощий. — Ведь один льёт, другой форму держит. Да ещё облепить стружкой надо побыстрей, пока не остыло. Длинный тильзит ругается, когда мало стружки.

— А ты слышал?!

— Да он так смотрит, что и слышать не надо!

— Значит, надо кидать жребий: кому от костра уйти. Двое остаются.

— Вот не станет скоро нас, кто тогда им тонкие дела работать станет? Хотя им, нелюдям, всё едино...

— Это точно. Я дней десять назад пружину в арбалет не вставил... Потерял пружину, думал, найду — вставлю, и забыл, так отдал. А никто и не хватился. Не выстрелил, они и выбросили. Даже не принесли, чертяки, а ведь почти исправная машинка, только пружину вставь — и готово.

— Ты уже шестой раз об этом рассказываешь.

— Э! А ты считал, да? Сучок, ведь я постарше тебя буду!

Больше так лежать нельзя, очень хочется пить. А ещё одна из этих жаб может вспрыгнуть прямо на спину... Наташа разлепила заплывшие веки, пошевелилась, и потоки боли хлынули в мозг из каждой истерзанной клеточки тела.

— Воды... — прохрипела она.

— Сходи да попей! — раздражённо прикрикнул на неё Сучок. — Ишь, молодых нашла.

— Да ей не встать, — предположил Тощий. — Говорили же тебе, дуре: не лезь, куда не просят.

— Встанет, бабы народ живучий. Вот помнишь, как Сонька Рвач в Серой Шахте пьяная вниз навернулась? Орала трое суток снизу, а там же арматура торчит, да и высота такая, что... В общем, когда замолчала, так все вздохнули с облегчением. А Сонька через пару деньков наверх вылезла, я ещё отлить пошел, а она выползает... Я сам чуть не упал, Тощий, я...

— Да рассказывал ты, — поморщился Тощий, поднял пустой ковшик и покрутил его в руке. — Раз шесть рассказывал. Нет у нас воды, девка. Иди сама.

— Она, Сонька-то, внизу, как кошка, зализалась, водички лужицу нашла, вот и оклемалась потихоньку. Спину только перекосило ей с тех пор, — как ни в чём не бывало продолжал третий старик, одновременно быстро смешивая в ямке какие-то порошки. — Так я и говорю: Сонька нас всех ещё переживёт. Сейчас небось где-нибудь в мёртвых кварталах пробавляется. Лето! Чем не жизнь?

— В приёмнике она, как пить дать, — заспорил Сучок. — Все теперь в приёмнике, кто жив. Только по мне — так лучше сдохнуть. Хватит на меня смотреть, дурища, глаз у тебя нехороший! А ну отвернись, а то сейчас выковыряю глазик-то!

— Не трожь, — посоветовал Тощий. — На неё Косматый глаз положил, слышали, как давеча ухал?

— Да их не поймёшь...

— Нет, не скажи. Если прислушаться, то вроде кое-что понятно.

«Вот и фамилия у него теперь есть, — подумала Наташа. — Кривонос Косматый, по происхождению тильзит, по профессии — вожак группы налётчиков». Крыса. Крыса, не раздавив которую, она теперь никогда не сможет жить спокойно. «И ещё Ушастик и тот, Длинный. Старики тоже говорили про какого-то Длинного...» Данилова дотянулась до клипсы, ощупала. Вроде бы повреждений нет, значит, есть шанс...

Она взяла ковшик, оглянулась. Так вот откуда взялось это бесконечное шлёпанье и шуршание! В зале находились сотни, а может быть, тысячи — в полутьме не разглядеть — детей, лет от восьми и младше. Они выглядели совсем как люди: тела ещё не поросли шерстью, ноги не превратились в звериные лапы. Большинство не носило никакой одежды. Дети бегали друг за другом, скакали, но не произносили ни звука, на застывших лицах тоже не отражалось никаких эмоций. Вчера она почти не обратила на них внимания... Если это было вчера, а не пару часов назад, конечно.

— Это всё дети тильзитов? — хрипло спросила Данилова. — Они держат именно здесь всех детей? Почему?

— А где их ещё держать? Каждое племя при себе малышей имеет, чтобы, значит... — Третий, пока незнакомый Наташе старик не довёл до конца свою мысль. — А ведь я, помню, тоже удивился, когда в первый раз всю ораву увидел. Но тех меньше было, во много раз... Да они теперь почти все выросли, отпочковались. Я ещё думал: как им не тесно в подземелье нашем? Не может быть, чтобы наружу соваться не начали.

— Значит, начали, раз полиция здесь! — рассмеялся Сучок, и двое приятелей поддержали его, старческое кудахтанье слилось в одну дребезжащую ноту.

Данилова не поняла, что тут смешного, да и мало что сейчас могло бы её развеселить. Она подошла к озеру, трижды набрала в посудину и трижды вылила чёрную, чем-то смутно знакомым пахнущую воду. Некоторые дети плескались поблизости. А где у тильзитов отхожее место, если оно вообще существует?..

Наконец Наташа всё же напилась, придерживая ковшик дрожащими руками. Надо осмотреться, надо ещё раз всё вспомнить, уложить в голове и понять, что происходит. Иначе не вырваться, а вырваться необходимо, чтобы отомстить за себя, за Сергея, за Омара и Алексея, за Коваля и Манану, за вырезанную семью торговцев... И за многих других, которые уже умерли, и за тех, которые скоро умрут.

Эта мысль пронзила её сознание иглой, разбудила болезненно вздрогнувшее сердце. Она оглянулась на молча бегающих детей-призраков. Все маленькие, подростков нет. Детей в несколько раз больше, чем женщин, а женщины почти все беременны. Подростки, юные тильзиты, сидят в кругу вместе со взрослыми. Тофик что-то говорил, очень давно, о детях. О том, что ребёнок — понятие относительное. Что, если он прав и тильзиты взрослые уже лет в двенадцать?

Она вернулась к костру, швырнула ковшик к ногам Тощего.

— Что отличает тильзитов от людей?

— А ты сама не понимаешь? — нахмурился старик.

— Физически. Они поросли шерстью, мы не такие. Что ещё? Какой у них срок беременности?

— Что от меня хочет эта баба-полицейская? — спросил Тощий у товарищей.

— Ей интересно, сколько придётся носить ребенка, — хмыкнул Сучок. — Что ж, мне бы тоже было интересно на её месте!

Все трое фыркнули. Данилова не удержалась, ударила ребром стопы в подбородок Сучку, хотя себе причинила едва ли не большую боль. Старики неожиданно быстро раскатились в стороны, а Сучок остался лежать на спине. По его лицу расползлась злая усмешка, рука спряталась в лохмотьях.

— Не связывайся с ней, — предупредил Тощий.

— А мне всё едино, — не двигаясь с места, прошипел Сучок.

Наташе вдруг стало страшно. Это бомжи, пусть и старые, пусть и люди по виду, но по повадкам — те же дикари. Что стоит Сучку зарезать её спящей или ненароком пырнуть в спину. Она непроизвольно погладила себя по разрезанной вчера щеке. Крест-накрест, будто метка.

— Вот, видела? — Сучок медленно вытащил руку с небольшим, сточенным за многие годы пользования ножом, покачал им в воздухе. — С двадцати шагов в бегущую крысу, на спор, поняла?

— Ну, когда это было! — Безымянный старик вернулся на место, опять стал что-то подсыпать в ямку. — Сейчас-то ты не попадёшь.

— Попаду, если надо... — проворчал Сучок.