Стазис - Вадим Картушов

Синклер посмотрел на дорожный знак. Там сообщалось, что Орехово-Зуево уже близко. На знаке болтался висельник – милый привет от Хлеборобов. «Я уже и подзабыл, какие они приятные люди», – подумал Синклер.

– У меня кончились темы для светских бесед, – сказал Филин. – Вы действительно такой нелюбопытный или используете психологический шантаж молчанием?

– У вас. Темы кончились. Не верю, – сказал Синклер.

– Правильно делаете. Болтать на любые темы я могу часами, иначе в доверие не войти. Но мне почему-то кажется, что с вами социальные трюки не пройдут.

– Почему? – спросил Синклер.

– Вы сломанный. Вас как будто били кистенем по суставам. Снять плащ, и вы в разные стороны рассыплетесь. Снаружи вроде человек, а внутри одно крошево. Знаете конфеты с дробленым орехом? Вот вы как конфета.

– Спасибо.

– Это не комплимент, – сказал Филин. – С вами рядом физически тяжело.

«Я знаю, – подумал Синклер. – Если даже рядом тяжело, то, что творится внутри, ты и представить не можешь». Бестолковая метафора Филина его немного расстроила. Как и тот факт, что по сути Филин был прав.

– Давайте о деле, – сказал Синклер.

– Это мы завсегда пожалуйста. Можно на «ты»? Так быстрее будет.

– Нет. Почему быстрее? Те же слова.

– Ладно, черт с вами, проще согласиться, чем объяснить, – сказал Филин. – Что вас интересует в первую очередь?

– Храбрецы. Откуда Храбрецы?

– Штаб-квартира в Горно-Алтайске. Но вообще клан под Новосибирском. Знаете, горы там всякие. Клан спокойный, торговый, – сказал Филин.

– Знаю, – сказал Синклер. – Откуда здесь. Алтай очень далеко.

– Этого я пока сказать не могу. Я мог бы наврать, но не уверен, что вы поверите. Странно, потому что обычно я вру без каких-либо проблем. А с вами не хочется.

– Верю.

– Вы постоянно такими рублеными фразами говорите? – спросил Филин. – Для эффекта? Интересничаете?

«Я долго вообще не мог говорить, – подумал Синклер. – После Исхода. Сейчас я давлю по два-три слова, редко четыре, когда волнуюсь. Словно в горле камень или кто-то душит. Так что скажи спасибо и за три слова, балабол».

– Хотя вряд ли, – сказал Филин, подумав. – Извините. Едва ли вы из таких людей. Вам хочется говорить нормально, но вы не можете, правильно?

– Про Храбрецов. Зачем здесь, – сказал Синклер, оставив вопрос без ответа.

– Чтобы занять Владимир.

– Зачем вам Владимир? – спросил Синклер.

– Мне лично вовсе не нужен. Пропади он пропадом, терпеть не могу вольные города. Никакой организации, порядка не хватает. Но нам нужно закрепиться поближе к Москве. Изначально планировали забрать Красноармейск, но он скоропостижно провалился к черту в место, о котором при детях не говорят. Я сам шел с обозами оттуда.

– Давно при князе? – спросил Синклер.

– Хлеборобов? Не очень. Но связями оброс, успел даже сделать кое-какую карьеру. Ваш князь любит казнить, а у меня с фантазией хорошо. Конец ему скоро, князю вашему.

– Помогал вешать, – сказал Синклер и поморщился.

На этом месте Филин покраснел и, кажется, разволновался. Он посмотрел на Синклера с презрением. Лицо стало напряженным.

– Я никогда не убиваю просто так, – сказал он. – Запомните это, или мы не сработаемся. Я не сделал ничего, что способствовало бы смерти невинного человека.

– А казни советовал, – сказал Синклер.

– Только уже приговоренных! – сказал Филин быстро. – Их бы все равно убили, князь или его безопасник. Я не советовал, чтобы убить кого-то вместо того, чтобы… черт, заговорился даже.

«Он действительно разволновался», – с удивлением подумал Синклер.

– Не буду говорить, что я не убийца. Людей я убивал, иногда даже хороших. Потому что так надо было. Но никогда лишней крови не лил, – сказал Филин. – А князю Хлеборобов я давал советы по казням, чтобы помочь людям.

– Помочь казнить. Хороша помощь, – сказал Синклер.

– Смотрите-ка, он и иронизировать умеет, – сказал Филин. – Отключите сарказматор, вам не идет. Хотя я и не думал, что вы поймете. Я давал советы, чтобы люди чувствовали как можно меньше боли. Нас учили работать с нервной системой. Меньше боли, больше боли. Но я подавал это зрелищным образом, чтобы князю нравилось.

– Все равно умирали, – сказал Синклер.

Филин замолчал и поправил жилет, стянул его, словно стало прохладно. Задумчиво провел правой рукой по предплечью левой.

– Хотите, кое-что покажу? – спросил он.

– Сделайте милость, – сказал Синклер.

Орехово-Зуево приближалось. На горизонте стояли угасающие столбы дыма. Даже не столбы, а дымные облака. Видимо, для порядка пожгли остатки на складах и топливняки. И еще что-нибудь, что хорошо горит и далеко видно. Хлеборобы такое любят. Хлеборобы – показушники, им нравится, когда все боятся. И их все боятся. «А еще разрушенный и подожженный город может затормозить волну Стазиса, – отметил Синклер про себя. – Эффективно и рационально, в духе Коршуна». Филин закатал рукав свитера на левой руке. От локтя до запястья шли параллельные порезы и исчезали под перчаткой. Они напоминали лесенку, которую рисовал ребенок. Только дети не рисуют лезвием по коже. Некоторые порезы были накрест перечеркнуты другими. Получались крестики. Синклер успел заметить шесть или семь крестиков.

– Что это? – спросил Синклер.

– Зарубки.

– Я вижу. Зачем?

– Я вырезал их, когда убил первого человека. По службе. Он был предателем, сливал налево информацию по нашим караванам. Непонятно зачем. Платили ему и так неплохо. Но он посчитал, что это хорошая идея – сливать торговые маршруты и графики, данные о конвое, места привалов. На караваны в итоге нападали, конечно. Клан терял деньги, товар, репутацию и людей. Парень, который сливал инфу, был плохим человеком. Из-за него умерло много хороших людей, – сказал Филин.

– Контр или полевой? – спросил Синклер.

– Я? Я универсал, – сказал Филин. – Это неважно. Слушай дальше. Я его вызвал на разговор, в пивную, в отдельный кабинет. Мол, обсудить всякое. Он не знал, что спалился. Я его отравил, а потом выбросил за кабаком, в переулке. Подстроил, что вроде как он допился до смерти.

– И что? Порезы зачем? – спросил Синклер рассеянно.

– У меня двенадцать детей. Когда новый появляется, я режу новую ступеньку на лесенке. Когда человека убиваю – ступеньку перечеркиваю. Это лесенка, по которой я иду, пока есть ступеньки. Если все ступеньки зачеркнуты, я никуда не дойду.

– Сложно, – сказал Синклер.

– Иначе никак.

– К чему?

– К чему рассказал? Чтобы ты не думал обо мне плохо.