Америка в тeни президентства - Даниэль Эстулин

Здесь мы возвращаемся к президенту Франции Макрону. Если не рассматривать его сквозь призму Ротшильдов, Венеции, предательских интересов финансовых кругов и закулисных политических процессов, то понять его сложно.

В соответствии с требуемой моделью, французский президент должен быть невероятно амбициозен и легко управляем. Для консолидации соответствующего электората желательно указать на нетрадиционную ориентацию (что весьма хорошо воспринимается либеральной публикой) и «правильную» либеральную историю. В то же самое время его речи должны быть максимально популистскими и «евроцентристскими», одновременно сохраняя его истинные амбиции в тайне, тщательно скрытыми от посторонних глаз общественности. Да, он также должен быть молод и не должен принадлежать к истеблишменту — тому самому истеблишменту, который так ненавидит и демонизирует общественность. А его связи с банковскими картелями следует максимально скрыть.

Так это же Макрон собственной персоной! Именно такие характеристики и требуются для воплощения планов британской элиты по воссозданию, пусть лишь отчасти, былого величия Британской империи. Присутствие «материнской» фигуры (а именно его жены, которая на 25 лет старше его) только дополнительно демонстрирует, насколько он легко управляем и готов подчиняться.

Грядёт Фрекзит

Роберт Зарецкий, пишущий для издающегося истеблишментом Foreign Policy, раскрывает новые грани происходящего: «Выход Британии означал конец целой эпохи. Выход Франции будет означать конец ЕС: по историческим и институциональным причинам возможный французский кризис будет катастрофическим. Франция — поистине нация-основатель ЕС, единственная страна, способная инициировать начало строительства Европы в начале 1950-х годов.

Когда закладывались основы нового европейского порядка, сказалось имперское прошлое Франции, поскольку в стране обосновались сотни тысяч иммигрантов из её бывший колоний в Северной Африке — Марокко, Туниса и особенно Алжира. Нанятые, чтобы заполнить новые рабочие места, созданные в течение «славного тридцатилетия» 1945–1975 годов, те же самые иммигранты перестали приветствоваться, когда темпы роста экономики Франции замедлились, а страна к концу XX в. стала приобретать всё более южный облик. На рубеже веков страх распространения «великого замещения» (le grand replacement — термин, запущенный в оборот писателем Рено Камю; под ним понимается наводнение белой и христианской Франции арабскими и мусульманскими иммигрантами) стал символом веры для растущего числа французов, развернувшихся в сторону консервативного Национального фронта правого толка.

Рост наднациональных институтов, скукоживание национальной экономики, возникновение новых иммигрантских сообществ, исчезновение традиционных видов промышленности и рабочих мест — в совокупности это те самые потоки, которые накапливаются и выливаются в вонючее болото под названием Фрекзит. Как и Брекзит, Фрекзит в самом основании, по существу, представляет собой кризис национальной идентичности. Неспособность как консервативных, так и социалистических правительств устранить трещины и разломы во французском обществе и воссоздать республиканскую модель в адекватном XXI веку виде подстёгивают уход в нативизм и национализм. Как и следовало ожидать, опрос 2015 г. выявил, что если бы вновь был проведён референдум 2005 года по Конституции Европейского союза, то 62 % респондентов проголосовали бы против неё, что на 7 % выше первоначального числа высказавшихся против»[395].

Подход Макрона, однако, радикально отличается от подхода Ле Пен. Он разрушит отношения между Германией и Францией (с постепенным уходом последней под патронажем Британии) под предлогом сохранения общности с Европейским Союзом и защиты интересов «малых» членов ЕС. И вполне вероятно, что он раздавит ЕС быстрее, чем это сделала бы Ле Пен. Если она готова сделать это открыто, то Макрон, наоборот, будет прикрывать свои истинные планы «евроцентристской» риторикой.

Британский план отличается всеми чертами великолепной многоуровневой стратегии. И всё же есть несколько проблем. Мы живём в мире великих геополитических потрясений, балансируя на грани краха и экономической дезинтеграции. «Растущий разрыв между большинством и небольшим числом сверхбогачей, которые у всех на виду, весьма вероятно будет представлять всевозрастающую угрозу общественному порядку и стабильности. Столкнувшись с этими проблемами, малообеспеченные нуждающиеся сегменты мирового населения могут объединиться, используя доступ к знаниям, ресурсами и навыкам для формирования международных процессов в интересах своего класса»[396]. Нарастающее отчаяние части человечества приведёт к «гражданской войне, межобщинному насилию, волнениям, масштабной преступности и массовому беспорядку»[397].

Столкнувшись с резким погружением финансовых рынков в ад и глобальным экономическим крахом, мы можем ожидать «жесточайшую ценовую шоковую терапию, вероятно, вызванную скачком цен на энергоресурсы или серией неурожаев»[398]. Это «спровоцирует эффект домино, включающий крушение ключевых международных рынков по целому спектру секторов»[399]. Последствия подобного краха, распространяясь по глобализированной экономике, могут привести к развалу международной политической системы и полномасштабному экономическому краху.

Означает ли это, что Система в опасности? Пока нет. Потому что даже с учётом эрозии гражданских свобод супербогатые будут защищены посредством технологических достижений и всепроникающих систем слежения и контроля. Вкупе с «навязчивыми, высоко чувствительными, быстро реагирующими и доступными базами данных возникновение так называемого «надзирающего общества слежки» всё чаще будет оспаривать утверждения о частном пространстве, что в свою очередь отразится на гражданских свободах и правах человека»[400].

«Пора элитам восстать против невежественных масс»

Как бы то ни было, общие настроения корпоративных западных СМИ по поводу будущего таковы: «Брекзит обнажил политический раскол нашего времени. Пора элитам восстать против невежественных масс. Сегодняшний гражданский протест — в Соединённых Штатах, Британии и Европе — вероятно, в корне поменяет политику как никакую другую сферу»[401].

Именно такие настроения выражал клуб британской элиты «Коэффициенты» в далёком 1902 году. На заседании в отеле Сент-Эрмин в 1903 году лорд Альфред Милнер из «Круглого стола» высказал своё видение будущего. Он подчеркнул следующее: «У нас должна быть аристократия — не по привилегиям, а по пониманию и целеполаганию, — иначе человечество ждёт крах. Решение лежит не в прямой конфронтации. Мы можем нанести поражение демократии, потому что мы понимаем, как устроен человеческим разум, глубины и потайные разума, невидимые за личностью. Я понимаю человеческий прогресс не как спонтанный продукт толп сырого разума, движимых элементарными потребностями, а как естественный, но проработанный до мелочей результат тонких взаимозависимостей людей».

В начале XX в. общее умонастроение элит называлось евгеникой. После Второй мировой войны, когда в умах людей ещё сохранялись свежие воспоминания о нацистском геноциде, был придуман термин «взаимозависимость», а в последующие десятилетия этого века — «реинжиниринг». Через Брекзит и Трампа элиты пытаются провести «реинжиниринг», перестройку общества, в результате которого произойдёт его вымирание.

То было «тогда»

Джеймс Троб в своей статье в журнале Foreign Policy очерчивает «частное» видение официального американского истеблишмента того, как будет выглядеть будущее: «В конце 1960-х годов элиты находились в замешательстве, как и сегодня. Однако, тогда они убегали от детей, которые восстали против мира своих родителей; теперь же элиты убегают от родителей»[402]. Экстремизм стал массовым. «Новые бедные», в отличие