Невинный, или Особые отношения - Иэн Макьюэн

Он прошел в ванную и долго пил из-под крана. Потом он был в спальне, лежал на спине под одеялом и смотрел в потолок. Приоткрытая дверь и непогашенный свет в прихожей создавали как раз такой полумрак, какой был ему нужен. Когда он закрыл глаза, на него навалилась тошнотворная усталость. Чтобы снова увидеть потолок, ему пришлось сопротивляться, как утопающему. Его веки не были тяжелыми. Пока глаза оставались открытыми, он мог не спать. Он старался не думать. У него все болело. И некому было за ним поухаживать. Он отгонял мысли, концентрируясь на своем дыхании. В таком легком трансе, почти полусне, он провел около часа.

Потом зазвонил телефон, и, не успев толком очнуться, он уже шел к нему. Он пересек прихожую, мельком увидев ящики слева у двери, и ступил в гостиную, не включив света. Телефон стоял на подоконнике. Он схватил трубку, ожидая услышать Марию или, может быть, Гласса. Но это был мужчина с вкрадчивым голосом, и смысл его вводной фразы ускользнул от Леонарда. Что-то насчет пустой пасты в посылке. Затем голос сказал:

— Я звоню по поводу приготовлений к десятому мая, сэр.

Видимо, набрали не тот номер, но Леонарду не хотелось отпускать голос. Он был приятен, звучал мягко и уверенно.

— Да-да, — сказал Леонард.

— Меня просили позвонить и узнать, чего вы хотите, сэр.

Леонарда подкупило именно его «сэр», это по-мужски сдержанное, ненавязчивое уважение. Кто бы ни был этот незнакомец, он поможет. Он говорил как человек, способный унести ящики, не задавая вопросов. Важно было продолжать разговор.

— А что вы предлагаете? — спросил Леонард.

— Что ж, сэр, я мог бы начать где-нибудь подальше, перед входом в здание, когда все будут сидеть внутри, и постепенно приближаться, — ответил голос. — Ну, вы понимаете, сэр. Все разговаривают и пьют, потом один-двое с хорошим слухом замечают меня первые, а за ними и все остальные, когда подойду ближе. И тут я вхожу прямо в комнату.

— Ясно, — сказал Леонард. Он подумал, что может довериться этому человеку. Надо было лишь дождаться удобного случая.

— А выбор мелодий пусть будет моей заботой, сэр. Немножко рилов, немножко ламентов[41]. Когда народ слегка выпьет, вы уж извините меня, сэр, нет ничего лучше хорошего ламента.

— Это правда, — сказал Леонард, увидев наконец свой шанс. — Мне иногда бывает очень грустно.

— Простите, сэр?

Если бы только этот мягкий голос спросил почему.

— Иногда обстоятельства берут надо мной верх, — сказал Леонард. Голос помедлил, затем ответил:

— Берлин далеко от дома, сэр, для всех нас. — Последовала еще одна пауза, затем: — Сержант Стал говорит, что я нужен вам на час, сэр. Это верно?

Только теперь выяснилось, что голос принадлежит музыканту из Шотландского полка, волынщику Мактаггарту. Леонард закруглил разговор как можно быстрее. Он оставил трубку около телефона и вернулся в постель. По дороге он потушил свет в прихожей. Этот звонок подействовал на него благотворно, острие его усталости притупилось. Он чувствовал, что теперь заснуть будет легче.

Он проснулся через несколько часов, полностью освеженный. Судя по тишине, было от двух до трех ночи. Он сел. Ему лучше, понял он, потому что он очнулся с простым решением. Он спасовал перед проблемой, когда нужны были всего-навсего ясная голова и целеустремленность. Теперь, пока железо еще горячо, он может приступить к делу. Затем он опять ляжет спать и проснется свободным от всяких хлопот.

Он вышел из спальни в прихожую. Здесь никогда еще не было так тихо. Он не стал зажигать свет. Достаточно было луны, хотя он не совсем понимал, как ее бесцветные лучи проникают сюда. Он сходил в кухню и взял острый нож. Вернулся в прихожую, стал перед ящиками на колени и расстегнул лямки на обоих. Потом открыл один. Части были уложены аккуратно, как их упаковала Мария. Он вынул кусок, разрезал водонепроницаемую ткань и бережно опустил руку на ковер. Неприятного запаха не было, он не опоздал. Он отодвинул ткань подальше в сторону, потом принялся разворачивать ногу, бедро и грудь. Крови оказалось удивительно мало, да и ковер был красным. Он разложил части на ковре в прихожей так, чтобы каждая заняла правильное место. Обрисовался человеческий силуэт. Он открыл второй ящик и освободил от материи нижнюю часть туловища и конечности. Теперь оно было перед ним, безголовое тело, лежащее на спине. Голову он держал в руках. Он повернул ее. Под материей угадывался контур носа и неопределенные черты лица.

Но в тот самый момент, когда он поддевал ткань кончиком ножа, чтобы распороть склеенный шов, что-то привлекло его внимание. Он придерживал на полу тяжелую голову, но не мог больше шевельнуть ножом. Ему мешала не перспектива увидеть лицо Отто. И не законченная фигура, лежащая на ковре около него. Дело было в том, что он увидел стену спальни и свою постель. Он заставил свои глаза чуть приоткрыться и увидел очертания собственного тела под одеялом. В течение двух секунд он слышал шум уличного движения, еще не совсем замершего в это ночное время, и видел свое неподвижное тело. Потом его глаза закрылись, и он снова очутился тут, с ножом в руке, пытающийся разрезать шов.

Его встревожило то, что сон кажется таким реальным. Это значило, что все может случиться. Все правила отменены. Он собирал Отто заново, уничтожая результат сегодняшнего труда. Он отодрал кусок прорезиненной ткани, и показалась голова с верхушкой уха. Надо остановиться, подумал он, надо проснуться прежде, чем Отто вновь оживет. С усилием он снова открыл глаза. Он видел часть своей руки и контуры своих ступней под одеялом. Если бы ему удалось шелохнуться или издать какой-нибудь звук, пускай едва слышный, он смог бы вернуть себя назад. Но занятое им тело было инертно. Он хотел пошевелить пальцем ноги. Услышал, как по улице проехал мотоцикл. Если бы кто-нибудь вошел в комнату и дотронулся до него. Он старался закричать. Он не мог разомкнуть губы и набрать в легкие воздух. Его веки тянуло вниз, и он снова оказался в прихожей.

Почему ткань сбоку прилипла к лицу Отто? Конечно, виноват укус, кровь из щеки присохла к материи. Только по этой причине Отто и собирался наказать его. Он потянул ткань, и она отодралась с негромким треском. Дальше пошло легко. Упаковка спала, и голова осталась у него в руках. Глаза пьяницы с красными мешками смотрели на него, он ждал. Надо было только приложить голову к обрубку шеи, и он вернется к жизни. Следовало оставить его разделенным на части, но теперь было слишком поздно. Голова еще не совсем легла на место, а руки уже потянулись к ножу. Отто садился. Ему видны были открытые ящики, и нож был у него в руке. Леонард опустился перед ним на колени и закинул назад голову, подставляя горло. Отто справится быстро. Но ящики ему придется наполнять самому. Он отвезет Леонарда на вокзал Цоо. Отто — берлинец, они с адмиралом часто выпивают вместе. Снова появилась стена спальни, одеяло, край простыни, подушка. Его тело было свинцовым. Отто ни за что не унесет его в одиночку. Ему поможет волынщик Мактаггарт. Леонард сделал нерешительную попытку крикнуть. Лучше не мешать тому, что должно случиться. Он слышал, как воздух проходит между его зубами. Он попытался согнуть ногу. Глаза закрывались снова, сейчас он умрет. Его голова сдвинулась, она повернулась на дюйм в сторону. Щека коснулась подушки, это прикосновение включило чувство осязания, и он ощутил тяжесть одеяла на своих ногах. Его глаза были открыты, и он мог пошевелить рукой. Мог крикнуть. Он сел и потянулся к лампе.