Иван Грозный и Девлет-Гирей - Виталий Пенской

Таким образом, очевидно, что Иван Шуйский, при всей его знатности, не имел достаточного опыта командования войсками, не говоря уже о «прямом деле». Ему нужен был более «опытный» товарищ, который мог бы подстраховать молодого воеводу (Шуйскому было в 1572 г. около 30 с небольшим лет). Им и стал опричный воевода В. И. Умногоколычев, дальний родственник Шереметевых. Его служба началась в 1556 г., когда молодой отпрыск знатного старомосковского боярского рода оруженосцем государя «с писаным саадаком» принял участие в государевом походе на «берег». В 1557—1558 гг. Василий Колычев воеводствовал в Михайлове и Зарайске, в 1559 г. снова был царским оруженосцем «с писаным саадаком», а в 1560-м был на воеводстве в Мценске и ходил в Поле 1-м воеводой передового полка малой рати. В 1565 г. окольничий В.И. Колычев был на воеводстве в Коломне, одновременно исполняя обязанности воеводы полка левой руки. Затем Василий Колычев был записан в «разряд от литовские украйны» и поставлен начальствовать над ногайскими татарами, посланными на усиление большого полка малой 3-й полковой рати, создавшейся «по озерским вестям». В следующем году он уже 2-й воевода полка левой руки на «берегу», в Коломне, а в 1567 г. принял участие в неудавшемся походе Ивана Грозного на Литву в его свите. К этому времени Василий Колычев уже был в опричнине.

Став опричником до 1572 г., Василий Колычев успел покомандовать в качестве 2-го воеводы сторожевым полком в 1568 г., ходил под Изборск зимой 1569 г., затем был назначен 2-м воеводой большого полка, а в 1570 г. исполнял городовое дело на колыванской дороге и ходил 2-м воеводой наряда к Колывани-Ревелю на помощь к осаждавшему город царскому «голдовнику» герцогу Магнусу. Тот поход закончился для русских неудачей, но на Колычеве и его карьере она не отразилась, и в начале 1572 г. он получил новое назначение.

Последними в нашем списке стоят воеводы полка левой руки, что был поставлен, как уже отмечалось выше, в тылу за большим полком на Лопасне. 1-м воеводой полка был князь А.В. Репнин-Оболенский. Как и М.И. Воротынский, он был дальним потомком Михаила Черниговского и начал свою службу царским адъютантом («за государем ездити») в свите Ивана IV во время Полоцкого похода. Следующей ступенькой его военной карьеры стало воеводство в 1563 г. в Карачеве.

В 1564 г. он был одним из голов в большом полку воеводы И.Д. Вельского на «берегу», а осенью того же года назначен 1-м воеводой в Михайлов. Из Михайлова Андрей Репнин был перемещен в Пронск, осенью 1567 г. принял участие в Литовском походе Ивана Грозного в качестве 2-го воеводы передового полка земской рати. И поскольку поход не состоялся, то Репнина отправили воеводой в Дедилов, на крымскую «украйну». В следующем году Репнин ходил в Поле «за Сосну», а зимой мы видим его уже в Смоленске, «на вылоске». Весной 1569 г. князь назначен 2-м воеводой в Данков и одновременно в случае схода «украинных» воевод «по вестям» — 2-м воеводой большого полка «украинного» разряда. Следующие два год он провел на воеводстве в Орле, Рязани и Путивле. Таким образом, А.В. Репнин-Оболенский, несмотря на свою относительную молодость (в 1572 г. он разменял, судя по всему, 4-й десяток), мог считаться достаточно опытным «польским» воеводой.

Его «товарищ», младший брат Д.И. Хворостинина Петр Хворостинин, безусловно, уступал и опытом, и знатностью Репнину-Оболенскому. Его карьера к 1572 г. умещается в несколько строчек. Осенью 1564 г. Иван IV послал его в Рязань с золотыми для боярина А.Д. Басманова и его сына Ф. А. Басманова, отличившихся при обороне города от внезапно пришедших под него крымских татар. Затем Петр Хворостинин вместе со своими братьями был взят в опричнину и был царским рындой и оруженосцем (осенью 1567 г. — с большим копьем, осенью 1570 г. — с большим саадаком, а в мае 1571 г. — с копьем) с перерывом в 1569/1570 г., когда он был послан воеводой в Юрьев. Так что кампания 1572 г. должна была стать для князя первым серьезным экзаменом.

Теперь можно подвести некоторые предварительные итоги. Царь и Разрядный приказ подошли на этот раз к выбору воевод «береговой» рати чрезвычайно ответственно. Ставки в игре были высоки, и недостаток людей (не стоит забывать о второй рати на северо-западе) можно и нужно было компенсировать не только техническим преимуществом, но и превзойти неприятеля в качестве командования. К счастью, подчеркнем это еще раз, толковые воеводы были, и на этот раз с назначениями, как показали последующие события, в Москве не ошиблись. Главные, «большие», воеводы, М.И. Воротынский и И.В. Меньшой Шереметев, отслужившие не один десяток лет на самых разных должностях, были опытными и заслуженными воеводами. Воротынский всю свою жизнь провел на «берегу», сражаясь с татарами и из старших военачальников того времени был, пожалуй, самым искушенным в хитростях степной войны. Его «товарищ» Меньшой Шереметев, хотя и отслужил на десяток лет меньше, но имел более разнообразный боевой опыт, ходив походами не только на татар, но и на Литву, и на «немцев». Расстановка воевод в остальных полках также наводит на мысль о том, что, прежде чем вынести окончательное решение, при царском дворе долго размышляли над этой проблемой. Во всяком случае, чередование знатных, но недостаточно опытных воевод с менее родовитыми, но зато хорошо зарекомендовавших себя на полях сражений и в походах, говорит о многом. Обращает на себя внимание и возраст большинства (6 воевод из 10 разменяли 4-й десяток лет) воевод береговой рати — между 30 и 40 годами, т.е. с одной стороны, они еще сохранили энергию и задор молодости, а с другой — набрали необходимый опыт и выдержку, которых столь недостает порой молодым военачальникам.

Теперь несколько слов о тех силах, которыми располагал Девлет-Гирей перед решающим сражением. Русские летописцы старательно подчеркивали грандиозный, прямо-таки апокалиптический, размах татарского нашествия, сообщая о «тьмочисленном» разноплеменном воинстве, выступившем на Москву под начало своего «царя». Так, автор «Московского летописца» писал о том, что в неприятельском войске было «…по смете и по языком с царем и с царевичи и с пашою турских и крымъских, и нагайских, и черкаских людей 150 000 и больши; да вогненново бою было 20 000 янычаней». Под стать этим цифрам были и намерения хана: «…иде царь крымский гнев Божий над Рускою землею попущением Божиим за грехи наша. И нрииде царь с великими похвалами и с многими силами на Рускую землю, и росписав всю Рускую землю, комуждо что дати, как при Батые…» Как будто эти ханские замыслы подтверждает и современник (и, возможно, участник) тех событий, немецкий авантюрист Г. Штаден. В своих записках он писал, что де крымский «царь» желал не только пленить Ивана Грозного, но и подчинить себе всю Русскую землю, посадив в ней своих наместников («все города и области в Русской земле были уже описаны и поделены между мурзами крымского царя»). В другом же месте немец добавлял, что Девлет-Гирей возжелал «увести с собою в Крым великого князя вместе с его двумя сыновьями, отобрать у него казну…»

Многие историки восприняли эти сведения о намерениях хана за чистую монету. Однако, по нашему мнению, более близок к истине оказался Б.Н. Флоря. Характеризуя сообщения летописей и Штадена о планах крымского хана, он считал, что в них отразились «…лишь слухи, ходившие в русском обществе накануне и во время вторжения орды». Намного более вероятным он считал планы Девлет-Гирея по отторжению от Москвы Казани и Астрахани.