Сенека. Собрание сочинений - Луций Анней Сенека

остальных циников, что отрекся не только от всякой собственности, но и от самих желаний, а они толкуют, что он был недостаточно нищ, потому что он, изволите ли видеть, был проповедником не добродетели, а нищеты.

XIX

Эпикуреец Диодор, лишивший себя несколько дней тому назад жизни, поступил, по их словам, не в духе учения Эпикура, перерезавши себе горло. Одни хотят видеть в его поступке безумие, другие – результат необдуманности. А между тем этот счастливец, умирая в полном сознании своей правоты, дал в свою пользу показание. Он отозвался с похвалой о спокойной жизни, проведенной как бы в гавани и на якоре, произнесши слова, которые вам неприятно было бы слышать, как призыв к подражанию. Вот они: «Жизнь моя кончена: путь, судьбою мне данный, прошел я».

Вы разглагольствуете о жизни одного и о смерти другого, и при имени великих какой-нибудь выдающейся заслугой мужей вы лаете, как маленькие собачонки при встрече с незнакомыми людьми. Вы заинтересованы в том, чтобы никто не слыл благородным человеком, так как чужая добродетель служит вам укором за ваши погрешности. Вы невольно сопоставляете нравственную чистоту мудрецов со своей грязной жизнью, не понимая, с каким ущербом для себя вы это делаете. Ведь если ревнители добродетели скупы, похотливы и честолюбивы, то что же в таком случае вы, которым ненавистно даже название добродетели? Вы заявляете, что никто не поступает так, как говорит, и не руководствуется в жизни своими речами. Что же тут удивительного, когда они проповедуют духовную мощь, величие и торжество над всеми невзгодами человеческой жизни, когда они стараются освободиться от тех крестов, к которым каждый из нас собственноручно себя пригвождает? Но подвергаемый казни преступник висит, по крайней мере, на одном кресте, тогда как люди, добровольно казнящие себя, распинаются на стольких крестах, сколько страстей терзает их душу, а так как они к тому же злоречивы, то и изощряют свое остроумие в поношении других. Я считал бы возможным оставить их в покое, если бы некоторые из них со своих крестов не оплевывали зрителей.

XX

Если философы и не поступают всегда так, как говорят, то все-таки они приносят большую пользу тем, что они рассуждают, что они намечают нравственные идеалы. А если бы они и действовали согласно своим речам, то никто не был бы счастливее их. Но и так нельзя относиться с пренебрежением к благородным словам и к людям, воодушевленным благородными помыслами. Занятие полезными научными вопросами похвально, даже если бы оно не сопровождалось существенным результатом. Что удивительного в том, что, задумавши подняться на такую высоту, они не достигают вершины?

Если ты истинный муж, то ты должен уважать людей, решающихся на великие дела, даже в случае их падения. Благородно поступает тот, кто, считаясь не с собственными силами, а с силами человеческой природы, ставит себе высокие цели, старается их достигнуть и мечтает о столь великих идеалах, что воплощение их в жизнь оказывается трудным даже для людей, обладающих недюжинными дарованиями. Вот какие цели он может поставить себе: «При виде смерти и при известии о ней я буду сохранять одинаково спокойное выражение лица; я буду переносить тяжелые испытания, каковы бы они ни были, подкрепляя телесные силы духовными; я буду презирать богатство независимо от того, будет ли оно у меня или нет; я не стану печальнее, если оно будет принадлежать другому, и более гордым, если оно будет окружать меня своим блеском; я буду равнодушен к судьбе, будет ли она жаловать меня или карать; на все земли я буду смотреть как на свои, а на свои – как на всеобщее достояние; я буду жить в убеждении, что я родился для других, и буду за это благодарен природе, так как она не могла позаботиться лучше о моих интересах: меня одного она подарила всем, а всех – мне одному. Все свое имущество я не буду скаредно беречь и расточительно тратить, признавая наиболее прочной для себя собственностью то, что я удачно подарю другому. Оказывая благодеяния, я буду принимать в расчет не число и вес, а только достоинство получателя. Никогда в моих глазах не будет слишком большим то пособие, которое получит достойный. Я ничего не буду делать для славы, а всегда буду поступать по совести. Мое поведение, хотя бы я оставался наедине, будет таково, что на него мог бы смотреть народ. Целью еды и питья будет служить мне удовлетворение естественных потребностей, а не наполнение и опоражнивание желудка. Я буду любезен в обращении с друзьями, кроток и уступчив в отношении врагов, оказывая милость раньше, чем услышу мольбу, и предупреждая честные просьбы. Я буду помнить, что моя родина – весь мир, что во главе его стоят боги и что эти строгие судьи моих деяний и слов находятся надо мной и около меня. А когда природа потребует, чтобы я возвратил ей свою жизнь, или я сделал это по требованию своего разума, я уйду, засвидетельствовавши, что я дорожил чистой совестью и стремился к добру, что ничья свобода, и прежде всего моя собственная, по моей вине не была ограничена».

XXI

Кто наметит себе такие цели и будет не только желать, но и стараться достигнуть их, тому путеводителями будут боги, и, хотя он не достигнет полного успеха, все-таки он в предприятье великом крушенье потерпит. А вы, ненавидящие добродетель и ее почитателя, поступаете самым шаблонным образом. Ведь и больные глаза страшатся солнца, и ночные животные чувствуют отвращение к сиянью дня: ослепленные первыми лучами света, они, боясь его, устремляются отовсюду в свои потайные норы и скрываются в каких-нибудь щелях. Начинайте же травлю, изощряйте свой проклятый язык, понося благородных людей; орите, кусайтесь, хотя вы гораздо скорее поломаете себе зубы, чем последние успеют уязвить их.

«Почему этот любитель философии, – спрашиваете вы, – живет таким богачом? Почему он отзывается с презрением о богатстве и, несмотря на это, владеет им? Почему он проповедует презрение к жизни и тем не менее остается в живых? Почему он советует презирать здоровье, а сам усерднейшим образом бережет его, предпочитая быть вполне здоровым? Да и изгнание он считает пустым звуком, говоря: “Что за беда переехать из одной страны в другую?”, и тем не менее по мере возможности желает состариться на родине. Он заявляет, что нет никакой значительной разницы между долголетним и кратковременным существованием, однако в случае отсутствия препятствий старается продлить свою жизнь и в преклонном возрасте преспокойно сохраняет бодрость сил». – На это я отвечу: «Говоря, что все эти преимущества следует презирать, он высказывается отрицательно не о самом обладании ими, а