Ленинград. Дневники военных лет. Книга 1 - Всеволод Витальевич Вишневский

союзникам о мире. В ответ — отказ или молчание. Немецкая пресса заговорила о желательности взаимного воздушного перемирия между Германией и Англией. Удары по Любеку, Ростоку, Аугсбургу, Штутгарту сказываются. Впереди — более сильные удары.

10 мая 1942 года.

В полдень тревога. Света нет.

Идем с пятого этажа вниз по грязной, с осколками стекла лестнице. Ветер в коридорах. Внизу совсем темно, заколоченные уборные. «Летучая мышь» освещает убежище. Приглушенные разговоры. Комментируют сообщения о применении ОВ на Юге. «Это серьезное сообщение…» Кто же спорит?

…Приказ по армии о противохимическом наблюдении и обороне: надо уметь вести огонь в противогазах, отражать танковые и пехотные удары.

В Ленфронте дают добавочное питание начсоставу (а нам не дали). Первая категория: три стакана какао, шесть бутербродов, вторая категория — два стакана какао и четыре бутерброда и т. д. Талоны розовые, черные, зеленые… Шутят: «Вы какой?» — «Розовый».

Прибывает новая техника отечественного производства.

Были в отделении ЦО. Написали письмо — привет «Правде».

Поехали с С. К. «домой» к двум часам ночи. Ночной Ленинград пустынен. Дворцовый мост разведен. Ехали через Троицкий и Тучков. Иллюзия прогулки… Продолжить бы маршрут в Петергоф и Пушкин!

Ночью громоподобные редкие выстрелы — видимо, с Невы бьют корабли.

11 мая 1942 года.

Общая проверка противогазов.

Пробую работать в отделе печати. Холодно. Иду в наш «дот», где С. К. подтопила, утащив где-то доску. Штудирую старый «Морской сборник» и «Красный флот» — о Кронштадте. Прислали гранки моего рассказа «В море». Надо внести некоторые поправки. Были Азаров, Браун и Крон.

Читаю старые «Морские сборники». Статья 1922 года:

«Сосредоточенный в Кронштадте и Петрограде Балтийский флот опять под угрозой, так как ясно определилась тенденция белофиннов и германцев занять Петроград…»

Проклятая балтийская география!..

12 мая 1942 года.

«Кронштадт» закончу завтра-послезавтра. Сценарий документального фильма «Краснознаменный Балтийский флот в боях 1942 года» в основном закончил. Сегодня им займется Военный совет. Пубалт согласен пригласить Дзигана[44] сюда, для съемок.

Днем шквальный обстрел района завода… Смотрел из окна… Стелется черно-рыже-розовый дым, стоит грохот… Сеанс продолжался минут пятнадцать, была тревога, а потом веселенький отбой на горне…

Утром слушал по радио о речи Черчилля: Англия обещает в случае химического нападения Гитлера на СССР начать химическую бомбардировку германских городов. All right![45]

Прочел «Правду» за 8, 9 и 10 мая. В нашей промышленности новый подъем, летнее соревнование на военных заводах. «Правда» отмечает, что численно наш танковый парк «подтянулся к немецкому». Еще больше танков!

Вечером пошел в госпиталь — постричься, побриться, встряхнуться. Что-то близко громыхало… Теплый вечер, дождик, парно… Я впервые ощутил лето. Прошел год (?!). За проволокой копают огороды. Госпиталь стоит огромный, гранитный. Радушнейшая встреча, поболтали.

Между 12 и 20 мая ждут наше наступление. Госпиталь готов для приема раненых. Общее настроение бодрое. Временами громыхало, дрожали стекла, но это не прерывало беседы. Я рассказывал о Балтийском флоте, о писателях. Потом в молчании слушали радио (вечернее — 10 часов 30 минут). За окном — пулеметные очереди: до переднего края пять-шесть километров.

…Мы на своем осажденном участке многого не знаем. Мы не слушаем по радио ни Лондона, ни Парижа (Radio Paris[46] разбита диверсантами), ни Берлина — как слушали обычно до войны. Ощущение оторванности, блокады минутами очень остро. Нас «гвоздят» все время, «удобства» минимальные… Но все мы, русские, ленинградцы, деремся, бодры, привычно зубасты, живы, напористы — и не изменяем себе. И пусть живет жизнь! Есть какое-то инстинктивное ощущение: мы раздавим фашистов, — мы здоровее, упорнее… Нас много — с нами народы. В эту войну мы сделали огромный шаг в смысле пропаганды социалистических идей — не литературно-агитационным путем, а органически… СССР врезан в сознание человечества навсегда. Никто и никогда этого не вытравит из сознания, памяти, души народов (даже с поправкой на будущие возможные осложнения).

А артиллерия меж тем работает. Кронштадт за десять месяцев войны провел 951 стрельбу.

…1 мая противник бил по форту «П» — 244 снаряда. Есть убитые и раненые, но батареи форта живучи, бьют, настроение бодрое. Краснофлотцы просят добавить снарядов «для того, чтобы отомстить фашистам за убитых товарищей».

13 мая 1942 года.

Работаю. Беседовал с Рыбаковым. Все внимание сейчас на Ладожскую флотилию. На этот участок выделим специальную группу работников. Надо усилить и тамошнюю печать (послать Тарасенкова, Пронина). Задачи у Ладожской флотилии большие — давать четыре тысячи тонн грузов в сутки для Ленинграда и ежесуточно вывозить обратными рейсами три тысячи человек эвакуируемых. Строятся пристани, делаются расчеты противовоздушной обороны…

Началось наступление Ленинградского фронта.

Был Крон. Признается в усталости… Говорит об апатии. Его намерение ехать в МХАТ[47] пока неосуществимо, хотя он на это рассчитывает. Политуправление против и я против. Пока Крон работает в Подплаве, сделал агитпьесу и думает над рассказами.

Вечером вспоминали о Юрии Крымове. Ему было тридцать два года, инженер, лысоватый, с характером… Жена… Скромные люди, жившие в одной комнатке с больной матерью. Крымов — беспартийный; судил прямо и сурово о литературе, не терпел литературной «биржи», приспособленцев. Жизнь знал, чувствовал ее, мог много дать, внимательно слушал критику… Его видели последний раз в бою: он залег с автоматом и гранатами, чтобы прикрыть отход наших… Это в его характере.

14 мая 1942 года.