Окна во двор - Денис Драгунский

— Пастернак — это стихи? — спросила она.

— Двадцать рублей, — сказала тетка.

— Можно посмотреть?

— Вперед руки оботри!

— Они чистые, что вы! — и девочка протянула ей ладошки, как в школе, где санитары проверяют чистоту.

— Двадцать рублей, тебе сказано, — усмехнулась тетка. — Алешка в Москве за двадцать рублей купил. А сколько она на самом деле?

Девочка взяла книжку, обрадовавшись такой возможности. Посмотрела сзади.

— Два рубля двадцать копеек.

— Сейчас скажешь — спекуляция, спекуляция! А если Алешка в Москве двадцать рублей отдал? Я вот штаны за полсотни отдаю, возьми, сделай милость, а в магазине они по сотенной. Это, значит, не спекуляция! А если я Алешкины деньги вернуть хочу, это что, спекуляция, значит? — и тетка обиженно стала перетряхивать джинсовые брюки и свитер.

— А я думала, что Пастернак — это стихи, а здесь рассказы и повести, — сказала девочка.

— Все равно двадцать рублей, — сказала тетка. — Хоть стихи, хоть что хочешь, — она снизу вверх поглядела на девочку. — Деньги есть — бери. Нет — тут не читальный зал.

Потому что девочка уже начала читать книжку.

— Да, да, — кивнула она. — Да, да, сейчас, конечно, — и продолжала читать.

Тут тетка немножко отвлеклась от девочки, потому что нашелся покупатель на джинсовые брюки. Его жена уговорила, и он купил. Он даже примерял, а жена держала куртку вокруг него, как на пляже. Покупатель так обрадовался обновке, что решил купить еще и свитер, и жена тоже была не против, но денег не хватило. Тогда другой мужик, видя столь бойкий торг, ухватился за свитер и купил. А девочка сначала стояла, потом присела на корточки и все читала книгу.

Тетка покосилась на нее, но ничего не сказала. Тем более что подошли трое парней и стали пробовать кассеты. Там был Высоцкий и «Модерн Токинг». Они взяли два «Модерн Токинг» и одну кассету с Высоцким.

— Книжка тоже продается, — сказала тетка новому покупателю, который подошел и стал ругать магнитофон «Весна».

— И почем? — покупатель забрал книжку у девочки, но пальцем заложил страницу, где она читала, вежливый человек.

— Двадцать рублей, — сказала тетка.

— Ого!

— Алешка в Москве за двадцатку взял, — в сотый раз объяснила тетка. — Племянник в Москву ездил, там и купил. За двадцатку.

— «Воздушные пути» — это что, про летчиков? — спросил покупатель.

— Нет, — вмешалась девочка. — Это рассказы и повести поэта Бориса Пастернака.

Покупатель отдал девочке книгу.

— А я что, виновата? — всплеснула руками тетка. — Ну, допустим, Алешка на свои покупал. На свои, да не на свои! Покупал на свои, а кормила-то его я! А кто ж еще? Отца с матерью нет, так он у меня жил, простое дело.

Девочка так зачиталась, что села прямо на желтую выбитую траву.

— Ты… это, — сказала ей тетка, вытаскивая из-под себя один из ящиков. — На земле не сиди. А то простудишь все дела.

Девочка сквозь чтение кивнула и села на ящик.

Потихоньку настал вечер. Вечером пришел старичок в офицерских сапогах и купил сеть. Долго торговался, выторговал два рубля. Значит, сеть ушла за восемь рублей. А магнитофон не покупали ни в какую, и вторые брюки тоже. Тетка жевала хлеб и устало приговаривала, что вот, мол, кому новый молодежный магнитофон в полцены и брюки почти задаром. Потом она посмотрела на девочку. Повертела свой хлеб. Отломила горбушку почище. Протянула ей.

— Спасибо, — девочка взяла горбушку.

А тетка стала собираться. Она завернула магнитофон в непроданные джинсы и запихала все в авоську. Встала, пнула ящик ногой. Девочка подняла на нее глаза.

— Все, — сказала тетка. — Наторговались. Изба-читальня закрывается, — и она протянула руку за книгой.

— А можно, я вас провожу? — сказала девочка и книгу не отдала.

— Провожай. Запрещать не имею права.

Они ехали в тряском набитом автобусе. Тетка сидела, глядя перед собой, и думала, а девочка стоя читала, одной рукой держась за поручень, морща нос и щурясь, когда автобус кренился или подпрыгивал.

Тетка жила в Слободе, в доме-пристройке с отдельным входом.

— Ну, провожальщица, пришли, — сказала она, ключом тыча в дверь, отпирая три замка.

— Спасибо, — сказала девочка, отдавая ей книгу. — Спасибо большое, я почти все успела прочитать. До свиданья.

И пошла по улице назад.

— Ты… Это… — окликнула ее тетка. Девочка остановилась, приблизилась. — Ты, ладно уж, бери, дочитывай. Потом принесешь по адресу. — Помолчала и сказала: — Да ладно, бери совсем.

— Что вы, — сказала девочка. — Я не могу. Это же к тому же не ваша. А приедет ваш племянник, что тогда? Так нельзя, спасибо.

— Как же, приедет! — скривилась тетка. — Дожидайся… Прошлой осенью поехал рыбачить и утоп. Только этим летом нашли, схоронили. Без отца-матери, всю жизнь со мной, — помолчала, посмотрела на девочку. — А что вещи его продаю, так что же делать-то? Жить-то надо, простое дело. Бери, бери! — и она чуть не силой стала пихать книгу девочке в руки.

— Тогда тем более нельзя, — и девочка отошла на два шага.

— А звать тебя как? — спросила тетка.

— Аня.

— Меня тоже, — сказала тетка. — Пошли, тезка, чайку попьем.

Мама у Зои Ложкиной умерла, когда она была еще маленькая, и ее папа, товарищ Ложкин, начальник секретного предприятия «Ураган», женился на злой и красивой женщине, бывшей артистке. Так что у Зои была мачеха и две старшие сводные сестры. Своих родных дочек мачеха баловала: разрешала им носить брюки и кеды, коротко стричься и курить в подъезде. А Зою она заставляла ходить в нарядном платье и в чулочках, заплетать две косы и укладывать их на макушке, мыть руки, учить английский и музыку. Даже дома Зоя ходила в парчовых туфельках с хрустальными шариками. «Вот Зоюшка хорошая девочка, не то что мои халды!» — говорила мачеха соседкам, а Зоя заливалась горькими слезами.

Потому что ей очень хотелось попасть в компанию, где гуляли ее сестрички. Там главным парнем был молодой художник Паша, волосатый и небритый, в мятом свитере и бутсах на босу ногу. Он Зое почти каждую ночь снился, так что по утрам от ее подушки пахло масляными красками. Но сестры смеялись над Зоей и не брали ее с собой.

Вот она уже школу закончила, поступила в институт, сестры уже по два раза развестись успели, а дома все то же: строгий папа товарищ Ложкин, и мачеха под его дуду пляшет: «Зоюшка у нас краса семьи, вымой головку, завтра экзамен».