Моя шоколадная беби - Ольга Степнова

– Среднестатистический, – выговорила девка умное слово, – подслеповатенький, щурится всегда. Да, и татуировка у него на среднем пальце не помню какой руки – крест!

– Уже кое-что, – вздохнул Сытов и отдал ей деньги. – Постой на шухере, я в туалет схожу. – Сытов решил, что за такие деньги он вправе воспользоваться общаговскими удобствами.

Когда он из кабинки вышел, девки и след простыл. У зеркала стояла другая, такая же крепенькая и простоватая. Почему-то появление Сытова её тоже не испугало. Сытов подумал, а не проинтервьюировать ли и её, но решил, что у него денег на всех не хватит, да и нового вряд ли чего узнаешь. Он подошёл к подоконнику и вылез в окно.

Спускаться вниз было почему-то страшнее, чем подниматься. Ладони были потные и скользили по прохладному железу.

Сытов подумал про себя: «Докатился!», а ещё он подумал, что впустую потратил время.

Робинзон с крестом на среднем пальце неизвестно какой руки, зовут которого то Коля, то Саша, то Толя, то Лёша, и у которого нет постоянного адреса – не бог весть какой улов. Травкина – тоже личность мифическая.

Как это на профессиональном языке называется? Тупик? Нет – «глухарь».

Паршивый из него сыщик.

Нужно разговаривать с Катькой.

«Я шёл, наверное, триста лет

на свет твоего окна.

И вот я, вроде, пришёл, мой свет.

Есть ночка у нас одна»

всё тот же Марат Шериф

Они летели вперёд, и всё было здорово – и гладкая лента асфальта, и сумерки, прохладой сменившие дневную жару, и низко летавшие птицы – к дождю? – и Мат-Мат за рулём с профилем белогвардейца и гримом Мэрилин, и… Всё было здорово!

Катерина призналась самой себе, что счастлива абсолютно, несмотря на то, что абсолютно счастлива она быть не должна.

– Давай поедем медленно, – попросила она Мат-Мата, – и тогда в Волынчиково мы приедем к рассвету. Сейчас очень рано светает.

– Я не умею медленно, – сказал Мат-Мат и прибавил газу.

– И я не умею, – засмеялась Катя.

– Значит, поедем быстро, – подвёл итог разговора Мат-Мат.

– Сдалось тебе это удостоверение! – попыталась изобразить недовольство и раздражение Катерина. Всё-таки она не имеет права быть счастлива, когда Роберт убит, когда она всё ещё под подозрением, когда она скрывает от правосудия опасного бандита, когда…

Да пропади оно всё пропадом, когда ещё жить, если не прямо сейчас? Роберта не вернуть, её невиновность докажут, а Мат-Мата... Она представила, что сдаёт Мат-Мата милиции, и от ужаса заорала громче, чем надо:

– А ты уверен, что потерял документ именно в той избушке?

– Уверен, беби. И я должен его забрать!

– Зачем? Ты что, собираешься вернуть его тому лейтенанту? Не понимаю. Ты очень рискуешь, суя в избушку свой белогвардейский нос!

– Должен, – повторил упрямо Мат-Мат, и Катерина поняла, что спорить с ним бесполезно.

Они долго ехали молча. Не ехали, а летели. Уже стало темно, но фары надёжно и сильно освещали дорогу.

– Ты не будешь против, если мы переночуем в твоём доме? – спросил наконец Мат-Мат.

– В каком это ещё «моём» доме? – удивилась Катя.

– А разве хоромы Роберта в этой деревне принадлежат теперь не тебе?!

Катерина подпрыгнула на сиденье.

– Чёрт!!! Об этом я не подумала.

– Я подумал. Ты знаешь, где он хранил ключи?

– Да. На полочке в бане. А ворота заперты на вертушку. Там нечего брать! Вязаные половички на полу, кровать с шишечками, да старые гроздья рябины между рамами. Рай для миллионера! Мат-Мат!

– Что?!

– Наверное, я не смогу там находиться с тобой!

– Это ещё почему?

– Ну… кажется, это называется «кровать ещё не остыла».

– Глупости! Глупости и предрассудки. Живое живым. Мёртвое мёртвым.

– Ещё один панибрат смерти! Мартин тоже бравировал отсутствием предрассудков.

– Значит, решено. Мы остановимся в твоём доме.

– Интересно, что я скажу Парамоновне?..

Всё оказалось легче, чем она думала. Её не мучили угрызения совести, когда она стелила бельё на той самой кровати с шишечками, когда накрывала на стол и зажигала свечку – всё как тогда, с Робертом. Она даже затопила баню, вернее, её затопил Мат-Мат, а она носилась, давала указания, как правильно делать, но он всё сделал не так, и парилка стала похожа на ад.

Живое живым, мёртвое мёртвым. Философия оказалась удобной, как старые тапочки.

Когда в парилке Мат-Мат улёгся на полку, и Катерина взяла в руки берёзовый веник, ей в голову пришла дельная мысль. Она сильно хлестнула Мат-Мата по розовым пяткам.

– Больно, беби! – заорал он.

– Свои обещания нужно выполнять! – Катерина изо всех сил хлестанула его по красному заду. – Про себя я всё рассказала. И ты обещал рассказать всё-всё про себя! День прошёл, второй, давай, признавайся, как стал бандитом и каких дел натворил!

– Я был хороший мальчик! – заорал Мат-Мат. – Но обстоятельства!

– Какие ещё «обстоятельства»?!

– Беби, я вырос на периферии. Это кошмар – быть отрезанным от мира. Это вредно для психики. Ты знаешь, где Читинская область?

– Где-то на востоке.

– «Где-то на востоке»! – передразнил Мат-Мат. – У чёрта на рогах, а не на востоке! Ближе только чукчи живут. Мои предки были одержимы комсомольскими стройками, вот и укатили, бросив всё в Москве, строить город там, где отродясь не селились даже местные жители. Аборигены называли это место «Долиной смерти». Почему? Там месторождение урана, беби! Но пришли советские парни и построили город. В него без специального пропуска было не попасть. Летал один самолёт – развалюха Ан-24, и ходил один поезд по специально построенной ветке. Кругом сопки и безнадёга, беби! Меня воспитывала бабка, и единственной моей мечтой было выбраться из этого города. Это ужас – не любить место, где ты живёшь. Родители…

– Пили?

– Что ты! Занимались карьерой. Там был горно-химический комбинат, и они сражались за руководящие должности. Ну, как водится, я и отбился от рук. Но классе в девятом моей мечтой стало вырваться из этого городка и закрепиться в Москве. Я подналёг на основные предметы, закончил школу с одной только тройкой – по трудовому воспитанию. Кстати, беби, предупреждаю, что мне легче сварить суп, чем сколотить табуретку. Вести хозяйство меня научила бабка, а вот молотком я попадаю только по пальцам. В общем, окончив школу, я собрал чемоданчик и укатил в Москву.

– Бросил бабушку?

– Она к тому времени уже умерла.