Дневники сына человеческого, или Хроника Кумранских манускриптов - Александр Холин

– Может ли кто принести жертву за меня или хотя бы помолиться? – воскликнул Пилат.

– Чти женщин своего рода. Одна из твоих потомков сможет спасти тебя делами своими. Чти женщин…

Голос пропал, пропал и жрец. Перед мистерией он неожиданно появился у алтаря, а сейчас также неожиданно исчез. Но никто из присутствующих гостей не обратил на пророчество жреца никакого внимания. Да и слышал ли кто этого авгура, кроме самого Понтия Пилата?

Исчезнувшего жреца тут же заменили два стоящих в стороне авгура и принялись вслух беседовать друг с другом на непонятном языке, указывая на внутренности животных, разбросанных по алтарю, деревянными указками. Сие театральное действо так же повлияло на Понтия Пилата отрицательно. Он был уже готов к тому, чтобы разогнать всех собравшихся, включая наречённую невесту, но какая-то сила удержала его от необдуманных поступков.

А жрецы-авгуры всё так же беседовали меж собой почти ни о чём. Наконец, пришедши к одному положительному выводу, оба провозгласили, что на внутренностях овцы нет ни единого пятнышка. То же самое у птиц. Значит, боги благословляют свадебный союз.

Все обрадовались, кроме служителя, приведшего к жертвеннику овцу. Она была одной из его любимиц. Служителю не первый раз приходилось участвовать в жертвоприношениях, поэтому он сразу отметил, что у принесённой в жертву овечки довольно увеличенная печень. Однако, авгуры благосклонно постарались этого не заметить. Да и внутренности птиц, лежащие на алтаре, были не вымыты и даже не протёрты. Как же они в таком виде могут быть без пятен?

Служитель, конечно, понимал, что жених им платит совсем не за то, чтобы что-либо замечать. Ведь это обряд, который должен свершиться у человека только один на всю оставшуюся жизнь. Вон и сам жених стоит с потерянным лицом, но виду не подаёт. Все довольны – обряд состоялся.

Гостей поразила особая привлекательность невесты. Вероятно, свадьба для женщины всегда важнее, чем остальные события. Понтий Пилат тоже отметил, что шафрановый поясок под грудью, повязанный невестой, на свадьбе гораздо уместнее, чем золото. Просто каждая отдельная, кажущаяся сначала неуместной чёрточка, играла, оказывается, весомую роль в облике его молодой жены. Головы обоих так же были украшены миртовыми венками, что выглядело очень красиво. Всё выглядело не так уж плохо и он попытался выкинуть из сознания не ко времени посетившие его мистические видения.

Понтий Пилат явился в храм в компании холостяков. Все юноши были навеселе, потому как обмывали уходящего в другую жизнь своего бывшего друга. Жрецы обвели жениха и невесту трижды вокруг жертвенного алтаря против часовой стрелки. После чего все отправились в дом жениха под звуки весёлых флейт. А шедшие рядом оставшиеся пока холостыми друзья распевали по дороге Талассио.[78] Никто из них не знал, что это такое, но точно знал, что петь надо.

Меж тем Пилат бросал по дороге в толпу деньги и орехи. На пороге дома процессию ожидали подруги Клавдии, вручившие ей огонь и воду. Затем девушки внесли невесту в дом жениха на руках, поставили на пол возле очага, куда вслед за ними подошёл Пилат. Его молодая жена держала в одной руке кувшин с водой, в другой факел.

Клавдия плеснула из кувшина на дрова, а Понтий взял из её рук факел и поджёг дрова, которые тут же вспыхнули радостным пламенем. Стоящие вокруг гости предались весёлым восклицаниям, потому как знак возжигания очага тоже был хорошим. Богами была принята жертва пенатам.

Человеческая судьба, казалось, диктует каждому и любому почти одно и то же с небольшими расхождениями. Только и она бывает тщеславна, и у неё множество пороков, не заметных сперва со стороны, но они существуют, поражая иногда человеческое сознание до самых сокровенных глубин. И очень часто Судьба гораздо порочнее любви. Во всяком случае, Судьбе самой так казалось – богиня же. Но и богиня не в силах скрыться от амуровых стрел.

Как-то раз, когда Понтий Пилат развлекался воинскими упражнениями в гимнасии, туда случайно заглянул патриций Гай, внук цезаря Августа. Гай и брат его Луций были первыми в списке всадников, и оба подбирали в своё войско наиболее смышлёных и отличившихся.

Понтий Пилат ничуть не удивился, что патриций обратил на него внимание во время метания копья. Понтий Аквила откинул руку назад и даже изогнулся всем туловищем, но не упал на спину, а каким-то фантастическим движением послал копьё в цель, устремляясь вслед брошенному оружию. Сделав по арене пару прыжков за копьём, Понтий остановился, а оружие, вонзившись в подвешенный на борту колесницы деревянный щит, насквозь пробило его, а заодно и колесницу. Такой удар был явной редкостью, и красотой копьеметания. Гай без лишних слов направился к воителю.

– Пойдёшь со мною в поход на Восток? – спросил он Понтия Пилата.

– Да… Но…

– Что-то мешает? – нахмурился патриций.

– Мешает, – Пилат посмотрел в глаза Гаю. – Мешает, потому что я женат, а в армии не место семейным.

В следующий миг Гай разразился звонким мальчишеским смехом. Окружающие воины смотрели на патриция с удивлением, но он, отсмеявшись, объявил:

– Вот и прекрасно. Теперь нас будет двое. Я женат на Ливии, и дядя разрешил мне идти в поход, поскольку в законе сказано: «Занять государственную должность никто не может прежде, чем совершит десять годичных переходов». И ещё: «Граждане до сорокашестилетнего возраста должны совершить десять походов в коннице или двенадцать в пехоте». Известно тебе то?

– Да, – кивнул Пилат.

– Согласен ли ты пойти со мной в поход на Восток? – снова поинтересовался патриций.

– Да.

– Ты у меня будешь контубералом.[79] – внук императора поднял вверх правую руку. – Я всё сказал.

– А меня! Патриций, возьми и меня с собой, – рядом с Пилатом возникла фигура Кассия. – Мы всегда вместе. И я не женат!

– Что ты можешь? – посмотрел на него недоверчиво Гай, потому что Кассий Херея ещё не дорос до воинского телосложения мужчины.

– Покажи, – повторил Гай.

Кассий взял в руки по мечу, и пространство вокруг превратилось в два сияющих на солнце металлических круга. Затем он выполнил сальто вперёд и назад, не прекращая работать мечами.

– Очень хорошо, – похвалил его патриций. – Но, к сожалению, в этот поход тебя я взять не смогу. Тебе необходимо подрасти.

Понтий Пилат вспоминал всё это по дороге к Деметре. Надо сказать, что когда он пришёл домой и объявил о готовящемся походе Клавдии, от женских слёз было некуда деться, и он сбежал к любовнице. Та спокойно выслушала, потом спокойно и рассудительно сказала:

– Меня в этом случае радует только одно: для Клавдии это потеря навсегда, а для меня пришёл – ушёл, какая разница? Война – это наш уход из юности навсегда. Поэтому ты должен исполнить моё единственное и последнее желание: все эти оставшиеся дни проведи со мной, чтобы ты меня всегда помнил, до конца жизни.