Каталог катастрофы - Чарлз Стросс

Как ужасно они просчитались, некроманты понимают только через несколько месяцев, когда дни становятся все короче и короче – проходит равноденствие, а температура все падает. Солнце меркнет. Великаны перестают подчиняться.

«Сумерки богов» опускаются на Третий Рейх…

На пологом склоне холма, за которым расположены врата, я оборачиваюсь и смотрю на замок, последний островок тепла в холодном, высосанном досуха мире. С минуту я размышляю об этом.

– У меня есть мысль, – говорю я вслух, но в ответ получаю только помехи.

Я оглядываюсь. Хайтин стоит чуть дальше по склону и машет мне рукой. Снова помехи.

– Прием? – говорю я, пытаясь подстроить рацию. – Как слышно?

Он подходит ближе, выставив что-то вперед. Я вижу моток провода со штепселем на конце, но, когда он подходит ближе, помехи угасают. Он тянется проводом к моей груди, но я отталкиваю его руку.

– Говори, – хрипит он.

Я глубоко вздыхаю:

– Мне нужно провести замеры. Вся эта картинка неправильная, очень неправильная. Почему так холодно? Почему рации выходят из строя? Что погубило всех в бункере? Думаю, Алану нужно это знать. Черт! Мне нужно это знать. Это важно.

Под шлемом выражение лица Хайтина прочесть невозможно.

– Объясни.

От внезапного понимания меня пробирает дрожь.

– Послушай, они вызвали создание, которое высосало всю энергию из этой вселенной. Как ты думаешь, что произойдет, если Алан взорвет водородную бомбу?

– Продолжай, – говорит Хайтин и снова протягивает мне провод.

Я показываю на разбитую нагрудную панель, а потом тыкаю пальцем в небо:

– Смотри, все звезды красноватые и слишком далеко друг от друга. Это раз. Красное смещение означает, что они летят друг от друга с бешеной скоростью! Либо так, либо из их света что-то вытягивает энергию. Думаю, в этом же причина неполадок с рациями: в этой вселенной меняется постоянная Планка. Два: солнце – оно погасло. Потухло несколько десятков лет назад, поэтому температура около сорока градусов по Кельвину и продолжает падать; от фоновой температуры космоса Землю удерживает только то, что внутри полно горячих камней, а также достаточно тория и урана, чтобы их полураспад подогревал ее еще миллионы лет. Но и планета теряет тепло быстрее положенного, потому что что-то искажает законы физики. Три: насколько мы можем судить, все другие звезды тоже погасли, видимый свет – это реликтовое излучение, оно сюда летело годами и столетиями.

Я глубоко вздыхаю и переминаюсь с ноги на ногу. Хайтин молчит, только оглядывается по сторонам, высматривая знаки в земле и на небе.

– Что-то тут пожирает энергию и информацию, – говорю я. – Наша главная цель – выяснить, что тут происходит, и доложить. Мы пока ее не выполнили, и то, чего не знает капитан, может нам всем серьезно навредить.

Хайтин оборачивается ко мне.

– Теперь стало понятно, да? – спрашивает он. – Все сходится?

Он подносит фонарь к шлему, чтобы осветить лицо под забралом. Ухмыляется мне – и я понимаю, что никогда прежде не видел этого лица.

– Sehr gut[2], — говорит он, а затем бросает фонарь и снимает шлем.

Под его веками беззвучно вьются светящиеся черви, извиваются в пустом пространстве черепа, точно как у той твари, что захватила Фреда из бухгалтерии. Вырвавшийся из костюма воздух одел его в облако пара, а он тянется ко мне, пытается схватить, установить телесный контакт, поскольку его гамбит с коммуникационным проводом провалился. Всего один миг электропроводимости…

Тварь, захватившая тело Хайтина, не слишком умна: она забыла, что я тоже в спецкостюме и что они сделаны на совесть. Но все равно жутковато. Я роняю сумку, отпрыгиваю назад и чуть не лечу вверх тормашками, когда гравитация дергает меня за ранец. Одержимое тело тянется следом, и я очень отчетливо вижу, как из его носа течет струйка крови, пока неуклюже пытаюсь нащупать на поясе коробку василиска. Наконец-то мне это удается. Я хватаю ее обеими руками и нажимаю большими пальцами красную кнопку. Бесконечную секунду я с ужасом думаю, что ничего не вышло, что батареи разрядились на холоде, а потом…

Примерно каждый тысячный атом углерода в теле, принадлежавшем Хайтину, внезапно приобретает восемь лишних протонов и семь или восемь нейтронов. И мало одного дефицита массы (тут из ниоткуда взялось столько энергии, что хватило бы на небольшую ядерную бомбу) – эту проблему я оставлю космологам. Хуже то, что каждому такому атому не хватает восьми электронов, так что он формирует чрезвычайно нестабильные карбоно-силикатные промежуточные соединения, которые тут же захватывают бешеный заряд, выдергивая электроны из окружающих молекул. Потом они разваливаются, но в процессе запускают каскад кислотно-основных реакций в окружающем химическом бульоне, бывшем прежде человеком. Тело Хайтина краснеет, как электронагревательный элемент, а потом исходит паром, части костюма плавятся, кожа чернеет и лопается. Он кренится в мою сторону, я ору и отпрыгиваю. Ударившись о землю, тело разбивается, как статуя из горячего стекла.

Потом я оказываюсь на коленях на промерзшей земле, хватаю ртом воздух и отчаянно пытаюсь заставить желудок успокоиться. Если меня стошнит в шлем, я умру и не смогу рассказать Алану, какую ошибку он совершит, если взорвет здесь бомбу.

Весь этот мир превратился в мышеловку: демон-телокрад терпеливо ждал, когда мы, серые зверьки с блестящими глазками, сунем сюда свой любопытный нос.

Я встаю, глядя на пар, который поднимается из двух углублений в земле, которые проплавили в вечной мерзлоте мои наколенники, и с трудом делаю глубокий вдох. Помехи трещат у меня в ушах, как бекон на сковородке, искаженные куски сигнала, передающего обратный отсчет до искусственного рассвета. Я стараюсь не смотреть на то, что осталось от Хайтина.

Они призвали инфоядного демона: тварь, которая пожирает энергию и умы. Какое-то создание из мертвого космоса, в котором звезды давно погасли, испарились на холодном ветру распадающихся протонов, а черные дыры сжались в клубки суперструн в излучении Хокинга. Огромный, древний, неторопливый разум, который хотел получить доступ к горячему ядру молодой – всего несколько миллиардов лет от Большого Взрыва – вселенной, которой оставалось еще сотня триллионов лет расточительного звездного огня до неизбежного погружения в бездну.

Поднявшись, я проверяю запас воздуха: осталось еще на два с четвертью часа. Должно хватить – до взрыва около часа. Я оглядываюсь, пытаюсь понять, куда идти. В голове наперегонки летят мысли, одна другой важнее…

Эта тварь была голодна. Сперва она сделала то, зачем ее позвали: высосала сознание и жизнь из врагов Аненербе, заняла их тела, научилась притворяться человеком. А потом протащила через врата больше себя, чем они ожидали. Она большая, слишком большая, чтобы пройти через врата человеческого размера, но у нее был доступ к бесконечному запасу энергии и все умы мира на тарелке – более чем достаточно, чтобы открыть портал и протиснуться в этот новый, богатый космос.