Последний викинг. Сага о великом завоевателе Харальде III Суровом - Дон Холлуэй

Ирина перестроила монастырь, сослала в него после ослепления собственного сына Константина VI – и в 802 году сама оказалась там в изгнании, как и через поколение оказалась ее внучка, императрица Ефросинья, и Красная Императрица Феофано в 969 году. Теперь это невеселое место будет домом и Зои.

Пселл написал: «Ее немедленно посадили на корабль вместе с верными служащими, которым представилась возможность над ней поиздеваться». Можно предположить, что этими определенными служащими были евнухи Михаила, поскольку если не они, то бывшую императрицу христианского мира вполне могли изнасиловать. Как бы то ни было, с Зои сняли шелковые императорские одежды, и это было лишь начало. «Надзирателям было велено выбрить ей тонзуру и отослать волосы обратно Михаилу, – написал Скилица, – и те повиновались».

Мозаика с изображением Иисуса между императрицей Зоей Багрянородной и Константином IX

(DEA / G. DAGLI ORTI / DeAgostini / Getty Images)

«В своей самонадеянности Михаил уже больше не понимал, что делает, – заключил Матфей Эдесский. – Он осмелился обрезать волосы Зои Багрянородной, дочери императора Константина, будто она была блудной девкой, и в цепях выслать на остров».

После Пселл говорил с теми, кто был на том корабле, и они рассказали, что Зоя, лишившись восхитительных локонов и одетая в грубые монашеские одежды, рыдала и взывала к своим предкам о спасении, особенно к своему прославленному покойному дяде Василию II, «голубые» поддерживали высшие сословия, а «зеленые» боролись за рабочий класс. Болгаробойце. Однако Василий давно умер, а она ничего не знала о своем недавнем Биче Болгар – Харальде. Мы тоже не знаем, и даже скальды не проясняют, чем он был занят в это время. Согласно некоторым интерпретациям хроник – а это еще одна часть истории, в которой древние путают даты и даже императоров, – Харальд, Ульв и Халльдор могли находиться в заключении.

Между тем Михаил рассказывал гражданам Константинополя свою версию произошедшего, и начал с сената. Он перечислил длинный список Зоиных преступлений, обнародовал, как долго имел на ее счет подозрения и сколько раз покрывал, чтобы не беспокоить сенаторов. Те, кто всё еще сохранил свои должности, были обязаны этим Михаилу – и ободрительными возгласами его поддержали. С их согласия Михаил обратился к народу, или как минимум к демократам, которые возглавляли фракции «голубых» и «зеленых». Понимая намерения императора, они послушно заняли его сторону.

На самом деле сделать выбор народу так и не дали. Для патрициев и аристократов чаяния простолюдинов имели такое же значение, как мнение их самих – для императора. Как только Михаил всех отпустил, то, по словам его секретаря Пселла, он чуть было не станцевал победный танец в тронном зале. А почему бы и нет? Он был самым могущественным в мире человеком, прародителем новой пафлагонской династии, которая останется у власти на века, если потомки будут такими же безжалостными, как он сам. В воздухе еще висел нерешенный вопрос Харальда и его стражников, но чтобы сместить с трона Михаила V без варягов потребуется минимум общегородское восстание.

XIII

Революция

Ведь никогда не бывало так, чтобы тот, кто осмелился поднять восстание против василевса и пытался нарушить мир в Романии, не был бы сам уничтожен. Поэтому заклинаю вас, дети мои желанные, которых дал мне Господь, оставайтесь на стороне василевса и на службе у него, так как сидящий в Константинополе василевс всегда побеждает.[38]

Кекавмен

К утру понедельника слухи об изгнании Зои разлетелись из дворца на улицы Константинополя подобно смраду, исходящему от трупа.

«Во всем городе, – вспоминает Пселл, – постепенно стало появляться ощущение надвигающейся беды и неопределенности. Казалось, что сбился естественный ритм города. Скрытое предчувствие наползающей опасности вышло на поверхность. Все беспокоились об императрице. Люди понимали: что-то вышло из-под контроля, – и не боялись об этом говорить вслух».

Всё утро Михаил провел, сочиняя обращение к народу, и приказал патрицию Анастасию, эпарху города (градоначальнику или префекту), который в былые времена служил отцу Зои Константину VIII, зачитать его на Форуме Великого Константина, круглой площади в центре города, лежащей по обе стороны от Месе. Как только тот прибыл к основанию громадной порфировой колонны Константина в центре площади, толпа окружила его, хлынув через монументальные ворота, расположенные на востоке и на западе форума. С храбростью, заслуживающей восхищения, от имени автократора и василевса, императора Михаила V, он начал зачитывать: «Поскольку Зоя оказалась неблагосклонной к моему правлению, я изгнал ее, а добровольного пособника ее Алексия отлучил от церкви. В части, касающейся вас, мои подданные, почитайте меня, и вы получите большие почести и награды вдобавок к стабильной и мирной жизни».

На такие заявления реакция толпы была не той, которой ожидал Михаил, однако Анастасий, без сомнения, боялся именно ее. «Когда горожане узнали о безрадостной судьбе императрицы, – вспоминает Атталиат, который был свидетелем этой сцены, – и весть быстро распространилась, стало очевидно, что общественные настроения мгновенно испортились. Вместо чествования и хвалы люди обрушились на императора, и поднялась неукротимая волна ненависти к нему».

Если Харальд с воинами не сидел в темнице, как преподносят некоторые скальды, они наверняка затерялись в этой толпе, чтобы услышать о намерениях императора. Они, должно быть, слышали, как кто-то выкрикнул, а может, даже и сами воскликнули: «Нам не нужен император-конопатчик! Нам нужна наша истинная, законная правительница, наша матерь Зоя!»

В эту секунду толпа превратилась в неуправляемую массу. Лозунг подхватили: «Переломаем кости конопатчику!» «Они все нахлынули на эпарха, с ревом, криками, полные ярости и ненависти, – вспоминает Атталиат. – Они смели купеческие лавки, взяли их обломки в качестве оружия и врукопашную налетели на императорских [скифских] стражей и воинов эпарха».

Анастасий кое-как унес ноги с форума и остался в живых. Народ рванул за ним вверх по Месе, в сторону дворца, – мужчины доставали мечи и копья, пока их жены, обычно запертые по домам, сейчас оплакивали потерю своей матери Зои и побуждали своих мужчин к действию. Пселл вспоминает, что когда стоял у дворцовых ворот