Происхождение языка. Факты, исследования, гипотезы - Светлана Анатольевна Бурлак

начало формирования языка можно связывать с Homo habilis, зубы которого дают возможность предполагать, что он был всеяден{711}. У австралопитековых же зубы не были приспособлены для того, чтобы есть мясо (как, впрочем, и другую жесткую и в то же время вязкую пищу, такую как листья с прожилками и волокнистые стебли{712}), хотя периодически есть его они, вероятно, могли — как и современные шимпанзе.

В рамках гипотезы Дикона гоминиды-самцы предстают эгоистами, которые, добывши мясо, стремятся съесть его сами, не делясь с самками; самки же, будучи заняты выращиванием потомства, не могут принимать участие в охоте, поэтому вынуждены изобретать изощренные коммуникативные средства для того, чтобы уговорить самцов поделиться. Но на самом деле картина, скорее всего, была не так страшна: даже у шимпанзе самцы делятся мясом с дружественными самками{713} (хотя в большей степени практика дележа пищи именно между самцами и самками развита у бонобо{714}).

Существуют разные варианты такого дележа, различающиеся по тому, насколько добровольно обладатель мяса отдает его сородичам{715}. В наименее добровольном варианте более сильные особи просто отбирают добычу у более слабых, но это далеко не единственная возможность. Другие особи могут подбирать оброненные обладателем мяса кусочки, а в некоторых случаях могут и просто взять у него часть еды (при этом хозяин мяса не делает попыток ни помешать, ни помочь им в этом). Есть и более активные способы поделиться: когда другая особь берет часть мяса, обладатель лакомого кусочка может делать поощряющие движения, а может даже самостоятельно отрывать от мяса куски и предлагать их другой особи. И наконец, отмечены случаи дарения, когда удачливый охотник добровольно отдает другой особи бо́льшую часть имеющегося у него мяса{716}.

Практика добровольного дележа пищи зафиксирована и у бонобо{717}. И все это, заметим, совершенно без участия языка. Кроме того, «у приматов, в частности шимпанзе, имеются хорошо развитые навыки групповой охоты»{718} — и это несмотря на то, что «кооперация при охоте и дележ у шимпанзе не играют значительной роли для выживания отдельных особей или группы в целом»{719}. Кроме того, самки — даже у шимпанзе — могут охотиться и сами. Интересно, впрочем, что дележ мяса у шимпанзе укрепляет дружбу, причем, судя по гормональным изменениям, даже лучше, чем груминг{720}.

В некоторых работах именно охота предстает главной движущей силой процесса происхождения языка: она требует достаточно совершенных орудий, четкой организации, а загонная охота, помимо этого, предполагает громкие и слаженные совместные вокализации, которые должны развивать голосовой аппарат, а также способность к звукоподражанию.

Ведутся споры о том, являлись ли охотниками разные виды древних гоминид. Но, чтобы добывать мясо, вовсе не обязательно было охотиться на крупную дичь. Можно было, например, ловить мелких животных и детенышей, как это делают современные шимпанзе, можно было доедать остатки трапез львов (как нередко поступают современные жители северной Танзании хадза) или саблезубых кошек (разумеется, при наличии возможности отогнать от добычи других претендентов).

Орудия хабилисов плохо приспособлены для охоты: их надо было удерживать силовым захватом, а это не позволяет нанести сильный удар{721}. Возможно, они использовались «при разделке туш очень крупных толстокожих млекопитающих»{722}. Орудия архантропов также «еще не были достаточно удобными для дистантной и безопасной охоты, хотя и пригодны для расчленения крупной добычи»{723}. Наиболее достоверные свидетельства охоты обнаруживаются у гейдельбергского человека: он умел изготавливать копья, добывал крупную дичь — слонов (находки в Испании), гиппопотамов, антилоп и павианов (находки в Эфиопии), волков, пантер, медведей, кабанов, быков, оленей, носорогов, лошадей (находки в гроте Кон-де-л’Араго в Восточных Пиренеях){724}. Наивысшего охотничьего мастерства достиг неандерталец, в чьем рационе мясо занимало существеннейшее место{725}. Ну и разумеется, охотиться умели неоантропы.

Но после того как Джилл Пруц и Пако Бертолани обнаружили практику охоты с копьями у шимпанзе (см. выше), стало ясно, что для охоты — и даже охоты с собственноручно сделанным копьем — язык не обязателен.

Однако в любом случае охота вносила свой вклад в расширение поведенческого репертуара и тем самым, наряду с прочими видами деятельности гоминид, становившимися постепенно все более разнообразными, подготавливала почву для развития языка.

Еще один источник разнообразия поведенческих моделей — это овладение огнем и построение жилищ.

Самый первый бесспорно рукотворный костер горел около миллиона лет назад в пещере Вондерверк в Южной Африке: обожженные кости, трещинки от огня на раннеашельских рубилах и пепел растений (судя по температуре, воздействию которой подверглись кости и орудия, сжигалась сухая трава, листья и мелкие ветки) найдены слишком далеко от входа в пещеру, так что огонь не могло занести ветром; к тому же в этой пещере не водились летучие мыши, так что самовозгорание мышиного помета тоже исключается; остается лишь одна возможность: этот огонь зажгли архантропы (другие гоминиды, которые могли жить в то время в Южной Африке, не способны были делать орудия такого типа){726}. Умели использовать огонь и архантропы Азии: в китайской пещере Чжоукоудянь обнаружены «обожженные кости и другие свидетельства наличия огня»{727}, относимые ко времени Homo erectus (порядка 600 тыс. лет назад[48]). Еще более уверенно владел огнем гейдельбергский человек (начиная примерно с 350 тыс. лет назад появляются свидетельства регулярного использования огня{728}). Он не только осваивал пещеры, но и строил, по некоторым предположениям, каменные жилища с очагами{729}. Использование огня для приготовления пищи позволяет сэкономить много энергии на пищеварении (так, шимпанзе тратят на пережевывание пищи около 5 часов в день, а современные охотники-собиратели, готовящие пищу на огне, — всего 1 час) и направить эту энергию на поддержание функционирования большого мозга{730}.

Судя по тому, что Homo heidelbergensis мог жить в умеренном климате (в отличие от архантропов, которые за пределы субтропического пояса не выходили{731}), у него была какая-то одежда{732}: пересидеть все холода в доме или выйти зимой на улицу голым в зоне умеренного климата — задача нереальная. Соответственно, расширялся набор доступных виду поведенческих программ.

Весомым свидетельством в пользу существования языка считаются погребения: если люди были способны хоронить покойников, снабжая их припасами для предполагаемого посмертного существования, соблюдая при этом ритуалы, значит, вероятно, их коммуникативная система должна была обладать свойством перемещаемости, иными словами давать возможность говорить о вымышленной (т. е. в любом случае недоступной наблюдению здесь и