Герой из героев. Дело привычки - Елена Тихомирова

высохло, но, так как всё же основательно подсохло, то я, морщась от неприятных ощущений, переоделся в одежду попроще да нырнул в заросли за кустом, где вроде как видел дикий мак. Время для его сбора было совсем неподходящим, но по пути мне ничего подобного больше могло не попасться. Так что, делая по два надреза на каждой коробочке, я приступил к добыванию сока – соскребал ножом вязкую жидкость в крышечку глиняного горшочка. Не так уж много мне и требовалось, чтобы искать ёмкость большего размера.

Достаточно быстро покончив с задуманным, я вернулся обратно, но не успел отогнать от ребёнка расшалившегося Опала. Конь лизнул детское лицо, и малявка, испуганно взвизгнув, проснулась. Затем, прижимая к себе по-прежнему связанные ручонки, вновь начала рыдать, попутно стараясь отползти куда-либо подальше.

– А ну тихо! – пригрозил я, для большей свирепости хмуря брови. – И не смей двигаться со своего места.

Удостоверившись, что меня услышали, я отложил будущий опий в сторонку. Белоснежная масса постепенно бурела, медленно затвердевая. Я тем временем распустил узел на бечёвке, давая рукам хнычущей девочки свободу, и вновь сел на поваленное дерево, чувствуя невероятную усталость. Физическое и эмоциональное напряжение измотали меня.

– Будешь есть? – протягивая ребёнку вчерашнюю варёную картошку в горшочке, с которого и была снята крышка, предложил я. Ответом стали энергичное отрицательное мотание головой и потёкшие из носа сопли…

Что же. Как хочет, мне больше достанется.

– Как тебя зовут хоть?

Молчание.

– Говори давай, когда тебе сказано!

– Эл… Элдорианэ, – заикаясь и всхлипывая, выдавила она из себя.

Элдорианэ. Свет звёзд над долиной… Что же, вполне в духе Эветты выдумать такое заковыристое имечко.

– Меня можешь называть, – я чуть было не произнёс «Арьнен», но вдруг подумал, что кое‑кто мог рассказывать дочерям обо мне. Быть же неким знакомым желания ни малейшего не имелось. – Меня зовут Морьяр. С райданрунского это значит странник. Странник я и есть.

Краткий урок старому языку вряд ли пошёл в толк. Щуплая малолетка со столь длинным, поэтичным и тяжело произносимым именем продолжала непредставительно подвывать, размазывая по щекам сопли и слюни. Попутно я отметил, что она была невероятно похожа на сестру. Такие же светлые волосы цвета выгоревшей соломы и большие серые глаза, в зависимости от освещения, отливающие то голубым, то зелёным оттенком. Возраста они тоже были вроде как одного. Быть может являлись близняшками? Но я… я хоть убей не мог вспомнить черт лица той второй! В памяти остался только затравленный взгляд, мысли о котором резко испортили мне аппетит. Так что я скормил остатки склизковатой картошки коню, всё равно бы к полудню испортились, и, отряхнув руки, начал собираться в дорогу. Девочка тут же заозиралась и заёрзала, однако моё вчерашнее намерение дать ей сбежать осталось в прошлом. Нынче я задался целью всерьёз позаботиться о судьбе своего Шершня, а потому с исключительно благими намерениями рыкнул:

– А ну сиди смирно!

Она выдала новый жалостливый всхлип.

– Мама! Я к маме хочу. Мама! Мамочка!

– И помалкивай. Не раздражай своим нытьём лучше, а не то отстегаю!

Кажется, стратегия угрозы сработала. Девочка, конечно, сжалась в беспомощный комочек, обнимая колени руками, но раздражающих звуков производить стала меньше. Значительно меньше.

Любопытно. Почему человеческие дети выдают такие мерзкие трели? Неужели создатель человечества посчитал подобное усладой для слуха? Усладой, потому что иначе мои логические размышления об его интеллекте заходили в тупик. Разве мог детский плач вызывать в ком-либо желание не уничтожить источник звука как можно скорее, а, напротив, находиться к нему поближе? Люди самоотверженно не вымирали только из-за чрезмерной ответственности за потомство, наверное. Зачем создавать такой шаткий вид?

Взяв плащ, я отряхнул его от налипшего сора. Затем вымыл горшочек, тщательно вытер его и, переместив туда опиум, аккуратно положил в сумку. После повесил ношу на Опала. Оставалось только сесть на коня да помчаться во весь опор в Юдоль.

– Вставай. Поедем верхом.

Моя проблема послушно встала, заметно дрожа и виновато не поднимая взгляда от земли. На светло-голубом однотонном платьице, доходящим почти до щиколоток и подпоясанным простым плетёным ремешком, виднелось округлое мокрое пятно. Очень большое.

Сначала я удивился. Вроде же трава не была столь влажной, чтобы так однород… а потом до меня дошло, да.

– Ты чего? Не знаешь, как нужду справлять? – едко выговорил я.

Девочка ещё больше осунулась и всё же промямлила:

– Я сидела смирно. Как вы говорили.

Хм… Ну, может стратегия угрозы сработала чрезмерно эффективно. Во всяком случае, неловко стало уже мне самому.

Но не мог же я в этом признаться!

– В другой раз о самом необходимом всё-таки говори, – стараясь произнести фразу максимально внушительнее, внёс я поправку в правила. Не хватало ещё, чтобы во время скачки подобный казус произошёл! – Ясно тебе?

– Да.

– Повтори, а то тебя вообще не слышно. Комар пищит громче!

– Да.

Громче не стало.

– Тогда иди к воде. Умойся и прополощи одежду.

Она уж юркнула было меж кустов к озеру, как я зычно приказал:

– Стой! – сказав это, я открыл сумку, вытащил наружу свою чёрную рубашку и швырнул ей. Девочка, естественно, её не поймала. – Руки тебе для чего даны? А ну подними да отряхни!

– Мама, мамочка, – подвывая, она всё же послушно подняла одежду.

– Вот. Умоешься, наденешь и чтоб живо сюда обратно! Только попробуй куда‑нибудь в сторону шмыгнуть. Найду! И потом прутом по жопе отстегаю!

Получив в своё распоряжение несколько минут ничего неделания, я снова присел на дерево и всерьёз задумался насколько верен мой подход к доставшемуся мне Шершню. До этого момента мне, будучи взрослым, не приходилось общаться ни с одним ребёнком…

Нет. Не совсем так.

Я взаимодействовал с детьми, когда создавал круги обращения и трансформировал их тела. Мне доводилось видеть, как прочие люди и нелюди вели себя с ними. Но вот чтобы так близко? Взяв на себя роль некоего опекуна?

У меня аж неприятные мурашки пробежали по телу. Откуда мне знать, как действовать правильно? Всё, что я мог, так это поступать аналогично мэтрам в Чёрной Обители, когда из дворового мальчишки перешёл в класс учеников.

Хотя, нет. Мэтры-то вели себя с нами куда как вежливее.

… Может, это влияние оставшейся мне подсознательной памяти о собственных родителях?

Тем временем девочка вернулась. Моя чёрная рубашка доходила ей до колен и несмотря на то, что я обладал тщедушным телосложением, в целом оказалась невероятно велика. Особенно длинна в рукавах. Не выдержав, я подошёл ближе и закатал их, прежде чем подпоясать малявку ремешком, который она вместе с мокрющим платьем держала в