Люди ночи - Джон Майло Форд

–Неудивительно, что Марло вечно лез в драки из-за счета,– сказала Эллен.

Хансард рассмеялся, и это искупило все недостатки ланча.

Они пошли к машине кружным путем, поворачивая более или менее случайно, чтобы посмотреть дворики, лежащие в стороне от остальных улиц.

–Здесь, похоже, тупик,– сказала Эллен в конце довольно скучной кирпичной улочки, и они повернули.

На середине улочки, почти загораживая дорогу, стояли, прислонившись к стене, трое панков – два парня и девушка. Все они были в черных косухах и остроносых ботинках. У парней были прически шипами, у одного оранжевая, у другого синяя, у девушки – смоляно-черные волосы, зачесанные на одну сторону и заколотые кровеостанавливающим зажимом. Ее пояс был застегнут полицейскими наручниками, другая пара болталась и лязгала.

–Просто идите вперед,– сказала Эллен.– Может, им и нет до нас дела.

Однако, когда они приблизились, один из парней загородил Хансарду путь и выбросил руку, не то чтобы ударив, но довольно сильно задев его по плечу.

–Ты ведь не спешишь, чувак? В том-то и беда, все вечно спешат.

Он вновь положил руку Хансарду на плечо. Тот сбросил ее.

–Видишь, Билл? Чувак на драку нарывается. Первый начал.

Хансард огляделся. Глаза у подростков были расширенные, темные и голодные.

Внезапно Эллен потянула его за рукав. Она улыбалась – зловеще, как и панки.

–Давай, Джордж,– сказала она, обращаясь к Хансарду.– Вмажь им.

Панк, загородивший ему дорогу, чуть попятился.

–Да, Джордж, вмажь им,– передразнил другой, но голос у него немного дрогнул.

Хансард сглотнул и внутренне подобрался, затем подцепил пальцем наручник у девицы на поясе.

–Так ты их носишь, значит,– сказал он, надеясь, что сиплость в голосе звучит угрожающе, а не показывает его страх. Или показывает страх, который чреват опасностью.

Парни, стоявшие до сих пор в расслабленных позах, напряглись. Хансард потянул за наручники, глянул девице прямо в глаза и сказал:

–Ты знаешь, что значит носить их по-настоящему, детка?

Он поймал себя на том, что улыбается. Это не было намеренно или натужно. Его замутило.

Эллен привалилась к нему и обхватила обеими руками его запястье, вгоняя ногти в кожу.

–О-о-о, Джордж,– низко, с придыханием проговорила она,– думаешь, она согласится? Я уверена, она им дает. Могу поспорить, она для многих из них встает на коленочки.

Панки не то чтобы отступили. Хансард и Максвелл не то чтобы протиснулись мимо них. Произошло некое беспорядочное движение, и Хансард очнулся уже в конце аллеи. Он шел к машине довольно быстро, крепко держа Эллен за руку.

Он тут же отпустил ее. Они залезли в машину. В улочку Хансард не оборачивался. Он различил в зеркало заднего вида промельк черного, блик – возможно, что-то брошенное в машину,– но тем дело и кончилось.

–Простите, что втянул вас в такое,– сказал он, когда они выехали на шоссе.

–На самом деле это было не так уж опасно,– ответила Эллен.– Они не отморозки. Даже и не панки толком.

Она повернулась к нему, и Хансард глянул ей в лицо. Взгляд нее у нее был такой стальной, что он тут же отвернулся.

–Это вопрос, у кого первого сдадут нервы. Настоящих панков не проймешь, если не сблевать на них… хотя это следовало бы попробовать следующим. Но они были не настоящие панки, просто понтующиеся детки. Знаете песню? «Он с понтом из рабочих, но это фуфло, он папенькин сынок и просто трепло»[80].

–Я… не такой знаток уличной культуры.

–Вы отлично справились,– весело сказала она.– Если когда-нибудь еще решите провернуть такое, рассмотрите наручники.

–Э?

–Если на них ржавчина – не блефуйте.

–Ржавчина… о господи.

–Да-да, как увидите раны – уверуете[81]. – Эллен рассмеялась невероятно задорно.

У Хансарда заныло в груди.

–Прекратите,– сказал он, и она умолкла.

Мили через две она сказала:

–Если хотите, я вам спою. У нас в «Палимпсесте» были неплохие вещицы.

–У вас в…

–В моей группе, помните?

–Да. Да, спойте.

Она откинулась на сиденье.

«Что ж, сам напросился»,– подумал Хансард.

–Вообще-то для припева мне нужно больше голосов, но он вот такой,– сказала она.

–Очень жизнеутверждающе,– сказал Хансард, однако напряжение отчасти спало. Возможно, это было связано с кровавой жестокостью стихов, а может, с драматическим катарсисом.

–Слышали бы вы, что мы пели позже… У нас была «Песня чумного года».

–Извините. У вас очень хороший голос.

Нет, дело было не в словах, а в звуке ее голоса, голоса женщины, которая поет оттого, что любит петь.

–Мы, кажется, очень часто друг перед другом извиняемся.

–Да. Какая альтернатива?

–Хотела бы я знать,– отрешенно проговорила она, потом спросила: – Какие у нас дальнейшие планы?

–Я хотел бы узнать, что в письме Уолсингема.

–Вы знакомы с Эдвардом Четвиндом?

–Практически нет. А вы?

–Ровно настолько, чтобы знать: вам предстоит нелегкая работа.– Она оглянулась.– Если теплым приемом в библиотеке вы обязаны ему… то…