Фарфоровые куколки - Лиза Си

клуб, чтобы принять участие в постановке новой праздничной программы. В ней появился новый номер, где девушки выносили на сцену котят, сидевших в муфтах из сетки. Эти пушистые комочки время от времени высовывали мордочки из своих укрытий, и весь зал ахал и таял от умиления.

Разумеется, Элен приносила с собой Томми. Она обожала ребенка до сумасшествия и никуда без него не ходила. Даже те несколько минут, которые требовались на их с Эдди танец, казались ей вечностью. Как только она вернулась в клуб, они с Эдди беспрерывно ругались. Это не мешало им великолепно танцевать, что вызывало во мне нестерпимую ревность.

Элен снова была в центре внимания. Ее груди стали большими и упругими из-за наполнявшего их молока, что сделало ее еще обольстительнее, чем прежде. А я снова довольствовалась ролью «пони».

Руби. Мандраж

Мы с Грейс могли спать почти при любом шуме, но на этот раз это оказалось невозможным: соседские дети носились по коридору и стучали во все двери с криками: «Включите радио! Включите радио!»

Я повернулась на бок и посмотрела на часы: еще не было и полудня. Это в воскресенье! Ну ничего, я потом покажу этим сорванцам!

Я снова закрыла глаза, но топот в квартире наверху меня снова разбудил. Сквозь стены доносились испуганные голоса.

Пришлось встать. Я спала всего пять часов! В гостиной Грейс, взъерошенная и сонная, стояла у двери в свою спальню.

— Я убью этих детей!

Повсюду стояли стаканы и пепельницы, забитые окурками, — следы ночной вечеринки. На меня накатила тошнота. Не знаю, как Грейс, но я, скорее всего, вчера перепила.

Все же я включила радио. Президент Рузвельт сообщал, что японские агрессоры бомбили Перл-Харбор. Находившиеся там суда сейчас либо тонут, либо горят. Сотни, может быть, даже тысячи людей погибли. Я задрожала, Грейс бросилась ко мне, и мы рухнули на диван.

— Что это значит? — в ужасе прошептала она.

— Это война, — ответила я непослушными губами. — Мы скоро вступим в войну.

— Как думаешь, моя мать уже слышала? Может, мне стоит ей позвонить? А отец… А япошки могут добраться до Огайо?

Где-то под кожей мышцы натянулись так туго, что мое лицо превратилось в маску. Я никогда раньше не слышала от нее этого слова.

— Мои родители и братья сейчас живут в Гонолулу. — Слова срывались с моего языка подобно ледяным пулям. — И сейчас меня их судьба беспокоит чуть больше, чем жизнь людей, находящихся в тысячах миль от места, по которому нанесли удар. И кстати, что будет со мной? Ведь я японка.

Грейс отпрянула. Ну конечно, я же япошка. Я почувствовала, как по моей коже побежали мурашки.

— Ох, Руби, прости, пожалуйста, — выдавила она наконец. — Чем я могу тебе помочь? Что нам обеим теперь делать?

Я позвонила в междугородку и заказала разговор с Гонолулу, но линии были перегружены. С каждой неудачной попыткой я беспокоилась все сильнее. Данных о количестве жертв среди гражданского населения и масштабах разрушений в самом порту и в Гонолулу почти не было. С каждым часом появлялись все более удручающие известия: ФБР в течение года следило за живущими в Америке «некоторыми японскими националистами», и теперь начались аресты.

В Нэшвиле Отдел охраны природных ресурсов подал запрос на получение шести миллионов разрешений на «охоту на японцев», по два доллара каждый. Резолюция была следующая: «Сезон охоты на япошек считать открытым. Никаких лицензий не требуется».

Я плакала, и эти слезы свидетельствовали о моей любви к родным и страхе за их судьбу. Все ли у них в порядке? Я снова попыталась заказать разговор.

— Мы соединим вас сразу же, как только у нас будет связь с той линией, — коротко ответила телефонистка.

В полдень кто-то снова стал стучаться в квартиру. Пытаясь справиться с парализующим ужасом и не ожидая ничего хорошего, мы открыли дверь, за которой оказался Джек Мак, сообщивший, что вечернее шоу отменяется.

Около восьми часов вечера Грейс сварила суп из консервов. Мы не отходили от радио. Каждые пятнадцать минут я звонила на телефонную станцию, но по-прежнему безрезультатно.

В полночь мы с Грейс легли спать на одной кровати. Мы цеплялись друг за друга, словно тепло наших тел могло прогнать страх и панику.

На следующее утро мы первым делом включили радио. Президент Рузвельт объявил войну Японии. Началась мобилизация, Военно-морские силы приводились в боевую готовность.

В полдень пришел Джо. Он выглядел таким же обеспокоенным, как и мы. Все было очень, очень плохо.

— Если япошки нанесли удар по Перл-Харбору, значит, они могут напасть и на Сан-Франциско? — спросила я.

У меня гудела голова. Я уже стала подозревать самое худшее, как и Грейс, и признаком того, что моя вера в благополучный исход пошатнулась, стало это слово — «япошки». Я произнесла его.

— Такое может случиться?

— Нет! — решительно ответил Джо.

— А почему? — И я повторила то, что слышала по радио от комментатора: — Японские подлодки могут незаметно подойти к берегам Калифорнии!

— По-твоему, жителям Нью-Йорка надо бояться нападения со стороны Германии, которая находится от них в трех с небольшим тысячах миль? — Он говорил в своей университетской манере, уверенно, умно и эмоционально. — Разумеется, этого не будет! Поэтому и мы не будем беспокоиться о том, что Сан-Франциско или любой другой город на Западном побережье подвергнется нападению Японии, которая от нас в пяти тысячах миль.

Этот парнишка был нашпигован пропагандистскими речами, как рождественский гусь, но я не стала уточнять, что США не находятся в состоянии войны с Германией, поэтому нет оснований ожидать нападения со стороны нацистов.

В восемь вечера в квартире пропало электричество. Мы провалились в кромешную тьму. Вот и все!

— Грейс, ты здесь? — Голос мой предательски дрожал.

— Здесь, — отозвалась она так сдавленно, будто папаша сжал ее горло своими ручищами.

— Джо?

— У вас есть свечи? — спросил он.

А вот это было новостью! Никогда раньше я не слышала у мужчины такого мертвого, лишенного эмоций голоса.

Выглянув в окно, мы увидели, что в Чайна-тауне, а может, и во всем Сан-Франциско тоже нет света. Непонятно было, что случилось и что может случиться дальше. Кто знает, может, нам осталось жить считаные минуты?

Так мы и сидели, боясь выйти даже к соседям. Весь дом погрузился в тишину. Люди готовились к смерти.

Когда три часа спустя свет включился, я разрыдалась. Грейс пыталась меня успокоить, но на мою голову свалилось слишком много переживаний: я не знала о судьбе родных и боялась завтрашнего дня. Я смотрела на Джо, отчаянно