Споткнуться, упасть, подняться - Джон Макгрегор

от ветра. Он толкал его плечами, поворачивая в сторону. Это выглядело так, словно бы он прикладывает большие усилия. Давай, Роберт, давай. Ты сможешь. Вперед. Когда он развернул стол на сто восемьдесят градусов, звук ветра стих. Комната погрузилась в тишину. Слышно было дыхание Роберта. Тяжелое дыхание.

— Когда буря пришла. Когда буря пришла. Вдруг. Бум! Бум! Вот. Мои колени. Буря бах. Толкает. Толкает меня. На колени.

Амира стояла у двери, глядя на сцену. Она держала в руках сценарий и безмолвно проговаривала слова. Это вовсе не сценарий, сказала она подопечным ранее. Используйте те слова, которые сможете произнести. Здесь приводятся только подсказки. Роберт нашел свой способ донести мысль, обходной путь, длинный обходной путь. Когда буря. Когда буря пришла. Амира выглядела то ли удивленной, то ли встревоженной. Казалось, она не понимала, как все это получилось. Чертова неуправляемая орава. Шесть месяцев встреч в этой комнате, и им удалось такое. Быть этого не может.

Свет погас, и в темноте одна танцорка подошла и помогла Роберту сесть на стул. Стол унесли. И когда снова зажегся свет, зрители увидели Мэри — ее вывозил на середину сцены одетый в белое Гевин. На нее был направлен прожектор, и все в ожидании замолчали. Она медленно начала читать с листа, который держала в руках. Читая, Мэри произносила слова четко, и на нее уже не смотрели в растерянности, как часто бывало прежде. Она подняла руку, как бы говоря: подождите, вот послушайте.

— Когда-то. Мы рассказывали. Свои истории. Словами.

— Мэри! Славно, славно, верно, Мэри, скажи свое слово, пардон, но это так!

— Теперь мы говорим. Мы говорим… другими способами.

Раздались аплодисменты, ободряющие крики, но многие зрители стали просить своих соседей помолчать и послушать.

Выступали все по очереди. Мэри рассказала о скачках, о том, как ранним утром собирала тренеров на ипподроме «Даунс». Шон поведал о своей работе в пабах и спел без аккомпанемента. Рэймонд поднял руки и поделился ужасающими подробностями о несчастном случае, который его искалечил. Для иллюстрации на экран выводились фотографии. Снова грянули аплодисменты, прозвучали восторженные возгласы, и опять одна половина зала попросила другую успокоиться.

Роберт еще раз вышел в заключительной части, наклоняясь под вой бури. Звук усиливался, и он шатался на ветру. Рейчел стояла рядом, повторяя его движения. Он закрыл рукой глаза, словно прикрывая их от солнца, и стал всматриваться в горизонт. Потом достал из кармана рацию и поднес ее ко рту. Шум бури сменился шипением белого шума, изображающим радиопомехи.

— Это… Док. Прием! Прием! Черт. Ну же. Слышишь… меня? Слышишь… меня? Конец связи.

Он стал клониться назад и наклонялся, пока не упал. Рейчел вовремя успела подхватить Роберта и удержать. Пока тускнел свет, она медленно опускала его на пол.

Сначала было тихо, потом раздались отдельные хлопки, и наконец зал взорвался такими громкими аплодисментами и криками, что этот рев почти напоминал вой ветра или ломаный треск белого шума.

|

В конце концов аплодисменты перешли в оглушительные овации, что удивило Анну, поскольку народу в комнате было не так уж и много. Те, кто мог, встали и сопровождали хлопки восклицаниями. Сара попыталась что-то сказать и обвила рукой талию матери. Стоящий рядом с ней Люк приложил ладони ко рту и крикнул «браво». Гвалт поднялся невероятный.

Анне пришло в голову, что ей полагается испытывать восторг и удовлетворение. Но ей было невыносимо грустно. Печаль казалась до странности уместной. Как будто Анна получила на нее разрешение. Трудно было выразить это чувство словами.

Она всего лишь хотела, чтобы Роберт вернулся из Антарктиды живым. И он вернулся, но сильно изменившимся. Ваш любимый может стать другим человеком, но он по-прежнему будет рядом. Групповые занятия задуманы для того, чтобы вселять надежду. Мы работали вместе над этими историями несколько недель и теперь хотели бы поделиться ими с вами. У нас есть что вам рассказать.

Он вернулся.

В комнате вспыхнул яркий свет, и она увидела, что Роберт смотрит в ее направлении. Между ними сновали люди. Он моргал, словно плохо видел. Приложил руку к глазам козырьком. Анна помахала ему, чтобы привлечь внимание. И он помахал в ответ.

/ _ |

Вода зыбилась рябью. Кусок льда откололся и обрушился в море. Дневной свет и безмолвие слились над Бухтой. Позади гор собирались тучи.

По долине надвигалась буря.

Вдалеке хижина колыхалась и трепетала на своих опорах, толстые стропы силились удержать брезент. Внутри трещали деревянные панели и ревела печь. Койки были пусты. Стул перевернут. Лампочки на рации мигали.

Свет потускнел и снова вспыхнул. Надвинулась гряда туч. От высокого давления воздух застыл. Пар замерз в воздухе, кристаллизовался, и снег медленно повалил на склоны гор, на хребты по обеим сторонам от Бухты; густая стена опускалась в расщелины с зазубренными краями, торчащими на откосах ледника, и ломилась дальше в море.

У подножия Пристли-Хед, около сломанного снегохода, постепенно тонула в снегу маленькая оранжевая палатка.

Прошло время.

Изредка воздух прорезали радиосигналы.

Живое существо в оранжевой палатке дышало.

Погода угомонилась.

Время шло или уже прошло. В палатке кто-то зашевелился. Послышались шорох, пыхтение и быстрый освобождающий вжик молнии.

Наружу в снег выбрался мужчина.

На воде играл стальной, серебристый, переливающийся свет, рассеянный по всем ложбинкам на поверхности, по всем завихрениям от ветра, или водоворота, или течения.

Человек в красной куртке ярко и отчетливо выделялся на фоне свежего белого снега.

Раздался громкий звук — и ничего. Спокойствие одолело его.

Он сел и стал ждать.

Спокойствие преодолело его.

Безмолвие и простор. Необозримая ширь.

Что-то было не так.

Он чувствовал, что навряд ли выживет, и в то же время с полной определенностью знал, что обойдется. Все будет хорошо, как и всегда бывало.

Уверенность, что все сделано правильно, была твердой, незыблемой. Осязаемой, как он попытается объяснить позже. Он чувствовал себя частью пейзажа. Пейзаж чувствовал себя его частью.

Это трудно выразить словами, попробует он сказать.

Недостаток слов был таким абсолютным, что он не мог в полной мере постичь, что потерял.

У него не было опыта потерь. Было только молчание мозга, и оно приносило громадное облегчение.

Он сидел, он смотрел, он дышал.

Облака пара от его дыхания повторяли очертания горных хребтов. Белоснежных на фоне нежно-голубого неба. Ленивые вершины и внезапные обрывы. Вверх, вверх, вниз. Внутрь, наружу.

Он сидел. Он смотрел. Он был.

Кровь пульсировала в теле, когда он дышал. Дыхание волновалось, как морская вода, бьющаяся о край ледника. Вода набегала на льдину, а