Земля под ее ногами - Салман Рушди

Большая парадная гостиная «Дил Хуш», с буфетами тикового дерева и зеркалами причудливой формы, тесно уставленная диванами в стиле бидермайер и бесценными лампами в стиле ар-деко, с коврами из настоящих тигровых шкур и плохой живописью (впрочем, справедливости ради надо признать, что была и парочка стоящих картин), так же хорошо подходила для этой сцены, как салон огромного океанского лайнера, к примеру «Титаника». Оглушенная Долли чувствовала себя на борту получившего пробоину корабля. Ей казалось, что комната покачнулась и начала медленно погружаться в мрачную преисподнюю.

— Как эта девица добралась до моего Пата? — тихо простонала она. — Я немедленно закажу разговор с Великобританией! Уж я задам ему жару.

Эта была почти что сцена из детектива с Пуаро. Все мы — кто стоя, кто сидя — расположились вокруг Долли, наблюдая ее мелодраматическую истерику. Персис наливала ей стакан воды, а бравые полицейские стояли на тигровой шкуре, довольные произведенным эффектом. Однако ни самоуверенный Сохраб, ни молчаливый Рустам не предполагали, что произойдет дальше. Вовсе не обещанный звонок Патангбазу в Уэмбли. Необходимость беспокоить оператора международной связи отпала. Персис Каламанджа, сев в ногах у матери и массируя их, глядя прямо в глаза Ормусу, призналась во всем.

И не только призналась, но обеспечила Вине Апсаре стопроцентное алиби.

Когда невозможное становится необходимостью, оно бывает подчас достижимо. Спустя несколько часов после того, как сказанное Амир Мерчант уничтожило веру Вины в любовь, она позвонила Персис и попросила встретиться с ней в магазине грамзаписей (где же еще!). Ее голос звучал так необычно, так потерянно, что Персис, отложив все дела, согласилась.

В магазине они отправились в кабинку, якобы для того, чтобы послушать запись самого популярного мюзикла того года «Саут Пасифик» Роджерса и Хаммерстайна с Гордоном Макре и Ширли Джоунз. И пока мисс Джоунз пела о том, как она выбросит из головы некоего мужчину, Вина, такая удрученная и потерянная, какой Персис никогда ее не видела, отдалась на милость своей соперницы. «Я должна уехать, — сказала она, — и не проси меня объяснять почему — я не стану этого делать, и не думай, что я изменю свое решение — я не изменю. А ты должна помочь мне, потому что, кроме тебя, некому, и потому что ты можешь, и потому что ты со своей чертовой добротой не пошлешь меня подальше, и, между прочим, потому что ты этого хочешь. Ты просто мечтаешь об этом».

Все-таки она пустилась в объяснения. «Они возятся со мной, — сказала она, — они думают, что могут вложить в меня свои чувства, а потом просто выдернуть их, словно какие-нибудь марсиане. Я должна уехать». Персис спросила: «Кто — они?» — «Заткнись, — отрезала Вина. — Я сказала, что не хочу об этом говорить».

И снова в том же духе, все время, пока звучали «Бали Хай» и «Хэппи Ток» и все остальное. «У тебя есть деньги?» — спросила Персис, и она ответила: «Я достану деньги, но ты сделай мне билет сейчас, слышишь, сейчас, я не подведу, я как-нибудь раздобуду деньги».

— Она меня умоляла, она хваталась за соломинку, — бесстрашно рассказывала Персис в гостиной «Дил Хуш», — бог знает, что ее до этого довело, но кто-то должен был протянуть ей руку, поэтому я помогла ей, вот и всё. И кроме того, она была права, — добавила она, не сводя глаз с ошеломленного лица Ормуса, по-своему моля его о помощи так же бесстыдно и отчаянно, как ее умоляла Вина. Прося у него одно слово, едва заметное движение бровей или даже — почему бы нет — волшебную ласку его улыбки. Прося, чтобы ей сказали: да, теперь у тебя есть шанс. — Она была совершенно права. Я этого хотела. Поэтому я это сделала.

Персис позвонила отцу, а Пат Каламанджа никогда не умел отказывать своей малышке. «Это для подруги, — сказала она, — слишком сложно объяснять». — «Хорошо, не надо ничего объяснять, считай, что договорились, — сдался он. — Я отправлю билет сегодня через ПБС, так что ты сможешь его забрать в представительстве авиакомпании завтра, самое позднее — послезавтра».

— Поэтому вы понимаете, — сказала Персис, обращать к инспектору Сохрабу, — что он не виноват, он ничего не знал, это всё я.

ПБС значит «пассажирская билетная служба», объяснила она. Вы платите на одном конце, а билет оформляется на другом.

— Я и не ожидала, что она найдет деньги, я знала, что папа все равно оплатит счет, когда узнает, зачем мне билет, но она явилась сюда утром в день пожара с двумя набитыми чемоданами и наволочкой, полной драгоценностей, и я поняла, откуда они у нее; тетя Амир, не думайте, что я собиралась из них что-то взять, а потом все это началось, тамаша с уголовной полицией, и я испугалась, я не знала, что говорить, поэтому помалкивала, но теперь я всё сказала, простите, что не сразу это сделала. Она была у меня все время до отъезда. Я отвезла ее в аэропорт и сама посадила в самолет, она улетела и, надеюсь, никогда не вернется. Может быть, она и воровка, — сказала честная Персис, — но она ничего не поджигала.

Допрос Персис Каламанджи господами Сохрабом и Рустамом происходил за закрытыми дверями в одной из комнат ее дома, длился несколько часов, временами достигая высокого накала, но данные ею показания в ходе его не изменились ни на йоту. Допрос, однако, заполнил некоторые пробелы в этой истории. Выяснилось, что Пат Каламанджа оформил билет лишь до Лондона, а не до США. По просьбе Персис, ни о чем не подозревая, он встретил Вину в аэропорту и привез ее домой, в Уэмбли, потому что больше ей некуда было деться. На следующее утро она заняла у него небольшую сумму в английской валюте, оставила свои вещи и одна поехала в центр Лондона. В тот день она не вернулась, и обеспокоенный Пат уже собирался позвонить в полицию, но наутро она явилась, никак не объяснив свое отсутствие, вернула ему все деньги — за билет и те, что брала накануне, — сказала, что у нее «полный порядок», вызвала такси, отказалась от предложения Пата донести ее сумки, пробормотала формальное «спасибо» и исчезла. Ее местонахождение на тот момент осталось неизвестным.

Вскоре после этого Вина Апсара была официально объявлена «более не находящейся под подозрением в совершении поджога». Амир Мерчант тоже не собиралась обвинять ее в воровстве. Слушая рассказ Персис, она все больше предавалась мукам раскаяния. Она знала, что бегство Вины было ее виной, что она погубила радость в душе беглянки, и, несмотря на то что внешне она умела казаться непробиваемой, я видел за всеми ее дамбами и насыпями огромное, безбрежное горе. Оплакивая потерю девочки, которую она по-своему искренне любила, Амир меньше всего переживала из-за утраты своих побрякушек. Кража Виной драгоценностей с виллы «Фракия» в конечном счете обернулась спасением и возвратом хотя бы части семейного добра. И пусть она покинула страну с чемоданами, набитыми самыми лучшими и изящными из платьев Амир, с грудой бриллиантовых колец моей матери, сережек с изумрудами и жемчужных ожерелий, которые она, несомненно, постаралась сбыть в Лондоне, чтобы получить наличные, Амир не придала этому значения; взяла — и на здоровье, пожала она плечами, если бы несчастная девочка не подобрала их, все погибло бы в огне. Потом мать удалилась в свою комнату, чтобы долго и горько плакать о Вине, о себе и своем утраченном счастье.