Мечник. Око Перуна - Вадим Долгов

Однако, изрядно поплутав, он все таки нашел заветный дуб и оставил в дупле тайным образом написанное послание на кусочке пергамента, в котором Ворон оповещал о своем прибытии и указывал, где его искать.

Вернувшись на постоялый двор, Ворон приготовился к долгому ожиданию. В глубине души он почти не верил в возможность вернуть камни. Но с бабой Егой не поспоришь. В любом случае он ничего не терял, кроме времени. И упускать хотя бы призрачный шанс было неразумно.

Однако уже на следующее утро хозяйский сынишка примчался со двора и, взлетев по лестнице в светлицу, одним духом выпалил:

– Господин, к тебе человек пришел!

Не ожидавший скорых визитов Ворон удивился.

– Веди его сюда.

Мальчишка убежал, а Ворон первым делом снял с гвоздочка и положил на лавку меч, прикрыв его плащом. Неизвестно, что за человек к нему пожаловал и зачем. Знакомых в Киеве у него не было. О его местонахождении никто не знал. Значит, это был человек той самой даждьбожьей дружины. Хотя бабка Ега и расхваливала их как верных заветам прадедов людей, а меч под рукой все-таки не помешает.

Едва только он прикрыл меч, в комнату зашел человек. Неизвестно, каким ожидал увидеть посланника тайной дружины Ворон, но вошедший удивил его. Перед ним стоял статный красавец с открытым лицом, отливающими шелком светлыми волосами и серо-голубыми холодными глазами. Одет он был богато, но не вызывающе. Пожалуй, единственной по-настоящему ценной вещью на нем был наборный поясок с золотой, украшенной рубинами пряжкой. Сапоги были дорогой кожи, с мягкими подошвами. Он бесшумно ступал по тесаному полу.

Впрочем, в руках он держал обыкновенный холщовый мешок. Заметив вопросительный взгляд Ворона, незнакомец поставил мешок на землю и поднял рукав широкой свиты – на внутреннем сгибе локтя у него обнаружился точно такой же знак, который показывала ему бабка Добронега.

Ворон поднялся с лавки.

– Здравствуй, добрый человек.

Незнакомец ухмыльнулся:

– Как угодно меня называли, а вот добрым – в первый раз. Но и тебе не хворать, князь Китежский.

Ворон не привык, чтобы чужие люди величали его титулом, который по нынешним временам выглядел сомнительно и не признавался даже в соседнем Колохолме, не говоря уже о Киеве. Но чувства свои он скрыл и поклонился с достоинством.

– А меч ты зря под плащом прячешь.

Ворон несколько смутился, что предосторожность его оказалась раскрыта, но виду не подал.

– Ну, добрый или не добрый ты человек, это мы увидим. Если пришел с добром – проходи, садись, если есть хочешь – я сейчас крикну мальчонку, он каши принесет, мяса, кваса.

Человек уселся на лавку.

– От хлеба-соли не откажусь. Но и ты, князь, поешь-попей со мной. Вижу, хорошо тебя княгиня Добронега воспитала. Начну, однако, с главного. – Незнакомец притянул к себе мешок, из которого извлек хорошо знакомый Ворону ларец.

Ворона как молнией пронзило:

– Перуновы Очи!!

– Они самые.

Князь бросился к ларцу, нажал на рычажок – резная крышка открылась. На бордовом бархате заискрились два одинаковых крупных измарагда.

Ворон захлопнул крышку и возбужденно посмотрел на незнакомца:

– Как зовут тебя? И что я тебе за измарагды должен, добрый человек?

Тот снова снисходительно ухмыльнулся, огладил рукой бороду и сказал весело:

– Как зовут меня, тебе знать и не стоит, пожалуй. А что должен, так ты же кашу обещал, мяса обещал, кваса. Это и должен, а более – ничего.

Ворон позвал слуг, стол велел накрыть богатый.

Ели практически молча. Покончив со снедью, незнакомец встал:

– Ну что ж, князь Ворон, благодарю. Накормил по-княжески. За то тебе еще один добрый совет: бери ларец, седлай коня и скачи что есть духу в свой Китеж. Ларец мы добыли, но прошло все не так, как было задумано. Вроде и все ловко подстроили, чтобы вину перевести на князька варяжского и воеводу колохолмского. Даже воевода Ян с мухоморовой настоечки нужное нам наплел. Но княжна Елисава оказалась умней…

Речь незнакомца была прервана мощным стуком в ворота постоялого двора. Удары сотрясали дубовые створки. Казалось, еще немного – и они слетят с петель. Хозяин, молодой новгородец, прихватив топор, бросился к воротам. За ним поспевали двое слуг, вооруженных вилами.

– Кто там? – Хозяин постарался прокричать это как можно более грозно. Но голос его прозвучал испуганно.

– Открывай, городская стража и мечники княжие! Доподлинно известно, что на этом дворе тать Садко прячется. У нас приказ княжеский!

Незнакомец тем временем весело хмыкнул, подмигнул Ворону, легко перемахнул через тын и исчез.

Ворон несколько мгновений стоял в недоумении. Хозяин поспешно выдвигал засов, собираясь впустить стражников, пока они не сломали ворота. Ситуация была безвыходная. Удрать через тын можно было, но в этом случае пришлось бы бросить ларец. Допустить этого Ворон не мог.

Вскинув за спину перевязь с мечом и прихватив мешок с ларцом, Ворон бросился к конюшне. Конь его, по счастью, стоял оседланным. Мешок с ларцом был намертво приторочен к седлу.

Между тем хозяин постоялого двора наконец справился с засовом, и тяжелые створки стали медленно, со скрипом расходится в стороны.

Вскочить на коня было делом одной секунды. Ворон дал шенкеля, конь вышел из конюшни и встал напротив раскрывающихся ворот. За ними уже виднелся блеск кольчуг столпившихся воинов. Дико взревев, Ворон обнажил меч и плашмя хлестнул им коня.

– Выручай, родной!

Конь взвился на дыбы и, ничего не видя от боли, ринулся в раскрывающиеся ворота – прямо на обнаженные сулицы княжих людей.

Не было на судебном дворе ни одного человека, который бы не повернул голову, услышав звонкий голос княжны Елисавы. Дольше всех медлил Ярослав, но и он перевел усталые глаза на высокий крылец терема:

– Ты что-то знаешь, Елисава? Объясни или не мешай нам суд судить. Тебе кто-то донес?

Княжна бодренькими шажками спускалась с высокой резной лестницы. При каждом шаге из-под златотканой свиты выглядывал носок сафьяновых сапожек – то один, то другой. При каждом шаге колокольчиком звенел ее голос:

– Никто…

– Ничего…

– Мне…

– Не…

– Рассказывал.

Ярослав смотрел на дочь с недоумением. Она подошла к отцу и встала справа от престола.

– Имеющий глаза да увидит, имеющий уши – да услышит.

Он указала на гнусавого послуха в колпаке:

– Этот врет, что колохолмец. Когда ввели воеводу и товарищей его, они не могли не видеть этого человека, он сидел прямо перед ними. Он их сверлил глазами, а ни один из колохолмцев на нем ни разу взгляда не остановил. Колохолм, чай, не Киев – все друг друга знают, а его никто из них не признал.