М.Ф. - Энтони Берджесс

– Нет.

– Ты этот смысл отрицаешь?

– Нет. Нет.

– Ты, несомненно, думал о столь великолепно воплощенной в этих произведениях свободе художественного самовыражения. Несомненно, несомненно, ты молод. Освобождение даже из темницы неосознанной одержимости. Смерть синтаксиса ветхого человека. Никакой больше грубости резкого света, солнечного или лунного; вместо этого романтический ореол затмения. Полный бред. Эти произведения так же жестко закованы в железный корсет наложенной формы, как, скажем, мой осенний сонет, который ты, судя по сморщенному носу, счел столь скучным, безвкусным, столь старческим, столь несвободным. Взгляни вот на эту картину. Ее детали заимствованы из игры в слова на детской страничке, где заменяется по одной букве: bread brood.[101]А вон та парная вопит: blood blond bland.[102]А вон там, с богохульной пародией на портрет Доршута, другая детская дразнилка: book boot boat coat coal.[103]Эти псевдобуквальные произведения опираются на самую бессмысленную и неуместную таксономию, их структура заимствована из алфавитного порядка энциклопедий и словарей. Попробуй, мой мальчик; любой на это способен. Что ж, и я могу сейчас, сидя здесь, сымпровизировать любое количество бессмертных строк Сиба Легеру. Например:

Бронированный броненосец, фыркающий муравьед,

Грубая помесь гиены с овчиной,

Съел зверобой, коровяк, бирючину,

Золотарником с прочей растительностью кончил обед,

А в африканском небе стервятник летает

Над арабом, раздувшимся, точно мешок, под порывами ветра,

И дрожащие в похоти ядра арифмометра

Достигают границ преисподней, где долгий крик пропадает.

– Лучше, – сказал я, – чем все творения Сварта Смайта, вместе взятые. Хотя последняя строчка слишком похожа на Роберта У. Сервиса.

– Просто импровизация. Причем я едва затронул первый столбец первой страницы любого английского словаря, какой ты пожелаешь назвать. Не заблуждайся, мой мальчик. Как ни плохи мои последние стихи, они, по крайней мере, честны. В них идет речь о нормальных процессах человеческой жизни – любовь, дружба, смена времен года…

– Ох, Господи Иисусе.

– Да, Иисус, утешение верой, стремление к радостной смерти, полезная жизнь, никому не причиняющая вреда, времена года, дружба…

– Вы повторяетесь.

– Мальчик должен с уважением относиться к деду. Впрочем, не важно. Чего ждать от молодежи. Но вернемся к нашей теме. Эти произведения Сиба Легеру демонстрируют наихудшие аспекты кровосмешения, – я использую термин в широчайшем смысле нарушенья порядка, разрыва связей, безответственной культивации хаоса. Отсутствие смысла сочетается в них с потешной бойскаутской зашифрованностыо. Мужское дело – наводить во вселенной наглядный порядок, а не стремиться вписать нулевую главу в Книгу Бытия.

– Это вы, вы были…

– Сибом Легеру? О да, я и другие, главным образом мои пациенты. Твой отец написал смехотворную эпическую поэму о Ламане и Роше, немыслимый бесхребетный студель. Как бы в виде терапевтического эксперимента. Обманчивая радость в обманчивом творческом акте, за которой следует целительный ужас от осознанья безумия, дурноты и грязноты псевдотворения. Жертвы инцеста тоже невольные участники разрыва связей. Вижу тут стих, написанный твоей сестрой.

– Этот? Этот? – Я снова перечитал:

Кардинал Мабинойон сел в клетку из корда

Только M – это NN небрежно написанное

Начерти же свободным штрихом идеально круглую виньетку

Чтоб исчезла костлявая морда!

И сказал:

– О нет. Нет.

– Сегодня это почти единственное твое утверждение, дорогой мальчик. Верю, ты говоришь нет на нет, отрицая отрицание. Я, кстати, заметил пропажу одной работы из коллекции. Наверно, еще в сарае. Нюхом чую, что ее здесь нет. Не знаю, как ее описать. Искусство берет сырой материал в окружающем мире и пытается придать ему осмысленную форму. Антиискусство берет тот же материал и стремится к бессмысленности. Я, конечно, имею в виду (бедный доктор Гонци!) феномены, осмысленную информацию, первичную или вторичную. Ты заметил в сарае определенный запах?

– Да.

– Там есть коробочка с надписью «Олфакт номер один». Открой на досуге. Ты намерен перевезти этот хлам в Америку или он останется на сем забытом острове, притягивая заблудших юнцов, считающих Бога недостаточно умным для отказа от желания смоделировать космос?

– Я подумаю.

– Подумай. Возвращайся к цивилизации, мой мальчик, возглавь крупное предприятие, созданное на мои цирковые деньги, аккуратно женись, заведи чистых детей.

– Но я сам не чист.

– То есть не свободен, не полностью свободен. Да ведь никто не свободен. Не вини во всем меня и своего отца.

Когда он удалился, я пошел в сарай и по тому самому затхлому запаху, учуянному раньше, отыскал деревянный ящичек, спрятанный среди старых, запачканных землей полотенец. «Олфакт номер один». Ящичек был закрыт на металлическую защелку. Я открыл и едва не упал в обморок. Произведение оказалось шедевром вони. Невозможно сказать, что за материалы смешивались в этом составном ужасе, – старое мясо, сыр, куски собачьего дерьма, заявлявшие о себе, но с виду это была коричневая вскопанная земля в миниатюре. Я быстро закрыл коробочку и задумался, не завернуть ли ее, не послать анонимно тому или другому врагу. Хотя большинство моих врагов занимали важное общественное положение, так что вонь никогда не прошла бы дальше помощника третьего секретаря. Если подумать, такую вещицу Л лев с удовольствием носил бы в кармане. Будь жизнью и душой компании с «Олфактом помер один».

В последнее лето второго христианского тысячелетия трамонтана[104]бушевал, как Антихрист. Озеро Браччано вышло из берегов, как Северное море, и из-за убранного обеденного стола, за которым я пишу, виднеются пенные головы набегавших волн. Незакрепленная оконная ставня всю ночь громыхала, и, хотя я трижды вставал, чтоб прижать ее к стене и зацепить железным крюком в виде cicogna 1 , порыв ветра освобождал ее минут через двадцать после моего возвращенья в постель к Этель. Тем утром Лупо Сассоне, живший по соседству сборщик мусора, время от времени бравшийся за работу, взобрался на парапет и, пока его терзал трамонтана, закрепил нос cicogna под более острым углом. Я дал ему бумажку в пять тысяч лир, по тысяче за каждую секунду труда. Цены здесь, в Браччано, высокие, но доллары я обменивал выгодно.